Майкл Манн - Темная сторона демократии. Объяснение этнических чисток

Манну это, разумеется, известно. Отдает он отчет и в том, что коммунистические режимы в СССР, Китае и Камбодже также нельзя назвать демократиями. Тем не менее он считает нужным отметить, что массовым уничтожениям во всех случаях предшествовало демократическое движение. Младотурки начинали с веры в возможность полиэтнической республики, основанной на принципах веротерпимости; большевики искренне считали, что власть, которую они захватили в 1917 г., есть выражение воли народа; китайские коммунисты в конце 1940-х и красные кхмеры в Камбодже в начале 1970-х опирались на революционный подъем масс, а значит – на демократическое движение. Последовавшие затем кампании массового террора были результатом краха революционных проектов, неудачей процесса демократизации. Отсюда и вытекает вывод Манна: «чистки» (впрочем, по классовому, а не по этническому признаку) в сталинской России, маоистском Китае и полпотовской Камбодже, равно как и геноцид армян в Турции 1915 г., связаны с демократией хотя бы потому, что представляли собой ее извращение.

Но здесь мы упираемся в принципиально важный пункт: речь идет не о демократии, а о демократизации; не об имплицитном свойстве данной формы правления, а о провале усилий эту форму установить.

За исключением случая с европейскими колонистами (или, скажем прямо, колонизаторами) в Северной Америке и Австралии, все рассматриваемые Манном истории – это истории о несостоявшемся демократическом государстве 11, о неудаче попыток установить политико-правовой порядок, основанный на принципе народного представительства и народного волеизъявления.

Поэтому эффектная сентенция Манна о том, что «демократия убила Югославию», не попадает в цель. Югославию убила не демократия, а нечто совсем иное. Ее убил хаос, воцарившийся в результате коллапса авторитарного режима. На развалинах федерации, созданной Тито и утратившей привлекательность для граждан в 1980-е, возникло несколько центров силы (подчеркнем, не только политической, но и военной), вступивших в борьбу за контроль над территорией. В условиях хаоса можно вести речь лишь о беспощадной борьбе за власть, об устрашении и циничных манипуляциях, но никак не о демократической власти. Короче говоря – об анархии и популизме, а не о демократии.

ТЕОРИЯ И ЭМПИРИЯ

Источник этнически мотивированного насилия Манн усматривает в перетолковании «демоса» в «этнос». Если народ понимается не как гражданско-политическое сообщество, а как органическое целое, то отсюда необходимым образом вытекает подозрительное отношение к тем группам, которые этому органическому целому не принадлежат. Если наш народ – это своего рода коллективная личность, то соседний народ, с которым мы находимся в напряженных отношениях, – это другая коллективная личность, наделяемая самыми несимпатичными чертами.

Разумеется, идеи сами по себе недостаточны для того, чтобы случилось массовое насилие и тем более кровопролитие. Но идеи радикального этнонационализма служат приглашением к социальному исключению тех, кого считают этнически чуждыми, почвой, на которой произрастают семена отчуждения и ненависти. В ситуации же, если конфликт произошел и вступил в насильственную фазу, эти идеи становятся легитиматором любых злодеяний.

Итак, идеологическим условием этнических чисток является этнический национализм вообще и так называемый «органический национализм» в частности 12. Здесь, однако, возникает следующая трудность и концептуального, и аналитического свойства: а как быть с коммунистическими режимами, идеологией которых был интернационализм 13? Это затруднение Манн пытается снять следующим образом. Он вводит расширенную интерпретацию органической общности. Это уже не этническая группа (то есть совокуп- носгь людей, объединенных общей историей и культурой), а класс. Народ выступает в результате не как «этнос», а как «пролетариат».

Таким образом, извращение демократии может происходить двумя путями. Первый – через органический национализм (который подменяет демос этносом); второй – через подмену народа как демоса народом как братством трудящихся (из которого изначально исключены все «эксплуататорские (Классы»). В обоих случаях имеет место органицистская редукция содержания общности, именуемой «народом». Если народ – это не совокупность граждан, а сообщество происхождения, то все, кто по своему происхождению являются чужими, подлежат исключению. А отсюда совсем недалеко и до истребления. Применительно к первым десятилетиям советской власти это сначала «лишенцы» (люди, пораженные в правах на основании принадлежности к неправильному классу), затем «кулаки», затем «контрреволюционные элементы», судьбой которых был в лучшем случае срок в ГУЛАГе 14.

И все же добавление трех коммунистических режимов к исследованию «этнических чисток» не кажется обоснованным. Что ни говори, а сталинский, маоистский и полпотовский террор – это не этнические чистки. Это классовые чистки.

Читатель, дошедший до соответствующих глав книги Манна, вряд ли избавится от впечатления о размытости объекта исследования. Пожалуй, у автора был шанс добиться хотя бы относительной четкости аналитических рамок: обращаясь к истории большевистского, маоистского и полпотовского режимов, сфокусироваться на этнической составляющей творимых ими преступлений. Например, на депортациях этнических меньшинств в сталинском Советском Союзе, на жестоком, унесшем почти десятую часть населения, подавлении сопротивления тибетцев в маоистском Китае и т. д. Однако Манн не захотел ограничиться собственно «этническими чистками» – его взор прикован к советскому Большому террору и к китайским «большому скачку» и «культурной революции» как таковым. Короче говоря, Манн обращается к масштабным «классицидам» в контексте, предполагающем фокусировку на «этноциде».

Манн предлагает схему, объясняющую происхождение и динамику феномена этнических чисток «как таковых», независимо от того, где и когда они случились. Для того чтобы кровавое насилие на этнической почве произошло, необходимо следующее. Это наличие двух этнических групп (иногда, как в случае с Боснией, – трех), оспаривающих суверенитет на определенной территории; сопротивление более слабой стороны и иллюзия более сильной стороны относительно возможности успешно подавить это сопротивление; распад государства и радикализация правящих групп, опасающихся утраты власти; наличие внешнего игрока, потенциально или фактически поддерживающего более слабую сторону (Россия для армян в Турции, Сербия для сербов в Хорватии и Боснии, Бурунди для тутси в Руанде). Важным фактором сползания в кровавую этническую бойню является также нестабильная внешнеполитическая ситуация. Кризис государства вкупе с наличием по соседству держав, способных использовать внутриполитическую нестабильность в своих целях, – вот принципиальные условия эскалации насилия 15.