Майкл Манн - Темная сторона демократии. Объяснение этнических чисток

Как и в большинстве исторических империй, этническая принадлежность подданных не слишком волновала правителей Порты до тех пор, пока они им подчинялись. Это не было гуманным проявлением мультикультурализма. Национальные восстания подавлялись железной рукой, как свойственно всем историческим империям. Ливен считает, что Османская империя проводила все более жесткую политику – постоянные поражения вынуждали ее закручивать гайки и от налогового бремени страдали беднейшие слои. При угрозе мятежа Порта, как и ее исторический предшественник – Ассирия, прибегала к показательным репрессиям (см. таблицу 1.1), включая убийства как инструмент сохранения политической стабильности. В некоторых случаях, как и в Ассирии, это сопровождалось насильственными изгнаниями (часто перераставшими в «дикие» депортации). Мятежники-иноверцы выселялись, а их место занимали исламские поселенцы. Подобная имперская тактика периодически сопровождалась жестокими боевыми действиями с обеих сторон, как это не раз происходило на Балканах. Карательные экспедиции и массовые депортации целых городов и сел проводились с расчетливой жестокостью, с презрением к человеческой жизни. Такая практика, давным-давно забытая в миролюбивой Европе, снискала Османской империи дурную репутацию страны варварской и отсталой. С другой стороны, балканские христиане делали то же самое и в тех же масштабах, не переходя, впрочем, грань между репрессиями и геноцидом. Порте, как и всем современным ей империям, были нужны живые, а не мертвые верноподданные. Озлобленность на христиан и на христианские страны для мусульман не канула в историческую Лету и по сей день. Это чувство несли и несут в своей душе исламские беженцы. Даже в наши дни в Малой Азии проживает не менее 400 тысяч мухаджиров, мусульман европейского происхождения. Беженцы когда-то были уважаемыми и состоятельными гражданами, в одночасье они стали нищими и отверженными (Bryce Report, 1972: 499). К изгоям с Балкан добавлялись беженцы из России. Российские мусульмане переселялись целыми племенными общинами, поставляя отличных воинов для «диких», нерегулярных формирований. Среди беженцев из Европы было немало людей образованных, офицеров, государственных служащих, способных выразить свой протест в рамках создаваемых ими идеологических и политических организаций.

К 1914 г. население Османской империи стало более моноэтничным и монорелигиозным, чем в прошлом. В 1820 г. в стране проживало 60% мусульман, в 1914 г. – уже 80%. По мере того как империя утрачивала свои владения, укреплялось национальное государство; впервые за всю историю турки составили почти большинство населения, взяв в руки бразды военного и государственного управления. Государство-нация повсюду расценивалось как самый современный и мощный тип государства. Неудивительно, что на этом фоне возник и расцвел турецкий национализм с «камнем за пазухой». Последствия этого процесса могли стать угрожающими для армян. Тем не менее вплоть до 1914 г. среди политических лидеров преобладало имперское, а не националистическое чувство. Национальные меньшинства империи весьма долго жили в атмосфере веротерпимости и пользовались автономией. Все приверженцы «религии священной книги» пользовались правом миллета (в переводе с тюркского это означает «самоуправление, народ, община») под управлением своей церкви. На местном уровне это подкреплялось тайфой, системой прав и привилегий для всех меньшинств. Христианские армяне, греки, болгары, сербы, влахи, евреи знали, что они отличаются от турок, албанцев, арабов, курдов или черкесов (народы ислама). Сознание своей идентичности закладывалось веками совместной жизни, это не было новым конструктом. Каждая этническая община самостоятельно решала все насущные дела, включая юридические и правовые отношения между своими членами. Взамен от них требовалась безусловная лояльность государству – малейшее отступление от этого правила каралось беспощадно. Статус национальных меньшинств был близок к мультикультурализму, лояльность центральной власти вознаграждалась такими правами, которые и не снились тогдашней просвещенной Европе. Это не было «плавильным тиглем», это была имперская форма консоциативного устройства, а сама империя несла в себе культурное ядро, с которым мог слиться каждый, кто почувствовал себя турком-османом. Система не была эгалитарной, формальное равенство среди мусульман скрывало в себе неформальную дискриминацию. Более отсталых курдов и кавказцев допускали к делам государственным и военным, но под верховенством турок. Арабские эмиры и шейхи были полновластными правителями у себя, но не в столице. В государстве доминировала турецкая элита. Они были турками лишь по крови и османскими имперцами по духу. В конце XIX века турецкий национализм ограничивал себя рамками национальной культуры и не ставил под сомнение государственную идентичность Османской империи (Poulton, 1997: гл. 3). Христианские греки и армяне имели сильные экономические позиции и мощных геополитических покровителей. Европейские государства вели торговлю с Азией морским путем, минуя Средний Восток. В результате торговые связи Турции с Востоком, жизненно ей необходимые, пришли в упадок вместе с торговой буржуазией. Торговля все больше и больше ориентировалась на Европу, и эта торговля процветала. Накануне Первой мировой войны 14% ВНП Турции шли на экспорт главным образом в Европу и Россию. Христианским меньшинствам лучше, чем кому-либо подходила роль посредников в этой торговле, им с легкостью удавалось получать протекционистские тарифы по дипломатическим каналам. Таким способом государства Европы содействовали экономическому усилению христианских диаспор на мусульманском Востоке. Это была обычная практика великих держав того времени: принудить Порту предоставить торговые концессии и даже право экстерриториальности – ненавистные капитуляции. Впрочем, и Турция получала от этого некоторые дивиденды. Французы, британцы, потом и немцы, сцепившиеся друг с другом в межимпериалистической борьбе, старались поддерживать на плаву Османскую империю, чтобы та не упала в объятия России или Австрии. Эта тактика была обоюдоострой. Чтобы обезопасить займы, предоставленные Турции, великие державы оставляли за собой право секвестра около трети налоговых поступлений в стране. Налоги перечислялись непосредственно в Управление Оттоманского государственного долга, подконтрольного европейским странам. Такое налогообложение было разорительным для крестьян, при этом деньги уплывали за пределы страны 33.

Как и в других странах, турецкий национализм родился в среде исламской интеллигенции, влиятельной силы в государстве. По своим умонастроениям они были этатистами, видя в государстве источник силы и экономического развития Турции.