Вадим Волобуев - Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле

И вот Иоанн Павел II все-таки добрался до Кубы. Вопрос о санкциях не мог не всплыть снова. Дело было лишь в акцентах. Для кубинского руководства это была основная причина бедности кубинцев, для римского папы же порочен был сам строй, отвергающий учение Иисуса. Войтыла, разумеется, не умолчал о санкциях, однако включил эту проблему в широкий контекст ограничений прав человека. Поэтому его проповеди звучали как выпады и против либерализма, и против марксизма — стиль, уже привычный понтифику и всем ватиканистам. Американский историк Майкл Шон Уинтерс, следя за поездкой, написал: «Подсудимый здесь не Маркс или Адам Смит, а Декарт <���…> визит римского папы на Кубу — это не часть битвы с коммунизмом, а часть многолетнего крестового похода против самой современности. Это нечто куда большее, чем конфронтация с Фиделем Кастро» [1281].

Как и в социалистической Польше, Иоанн Павел II в своих выступлениях сделал акцент на свободе вероисповедания. Он был подчеркнуто внимателен к местному епископату, что не могло понравиться властям, с которыми у иерархов, в точности как в ПНР, шла холодная война. Так, на встрече в Гаванском университете с деятелями науки и культуры первосвященник демонстративно поставил по правую руку от себя кубинского кардинала Хайме Лукаса Ортегу-и-Аламино, хотя обычно там стоял ватиканский госсекретарь. И опять же как в Польше, здесь тоже прозвучал призыв к Святому Духу сойти на землю. Правда, на этот раз понтифик объяснил свои слова тем, что 1998 год он посвятил именно Святому Духу в рамках подготовки великого юбилея.

Во время второго паломничества на родину Войтыла вспоминал о политзаключенных. Кубинские власти опасались, что он сделает это и у них. Войтыла действительно сказал об узниках совести, но лишь единожды — при посещении лепрозория в Эль Ринконе. Там его не могли услышать многотысячные толпы, а телевидение передавало картинку исключительно для пресс-центра в Гаване и кубинского правительства. Выбор места проистекал не из робости понтифика, а из нежелания служить орудием давления на Кастро в интересах противников кубинского вождя. Грань между политической и общественной деятельностью подчас очень тонка, и Войтыла постарался ее не переступить. Речью дело не ограничилось. Госсекретарь Содано передал Кастро список из более чем трехсот политзаключенных, томившихся в кубинских застенках. После отлета римского папы Кастро освободил двести пятьдесят человек, но оставшихся семьдесят оставил за решеткой, мотивируя это тем, что врагам государства нет прощения.

Не обошлось и без исторических отсылок (опять же как в Польше): Войтыла напомнил, что герои кубинской борьбы за независимость Игнасио Аграмонте и Карлос де Сеспедес оставались верны Святому престолу, а их предшественник Феликс Варела и вовсе был священником. Фигура последнего послужила Иоанну Павлу II поводом, чтобы подвести под кубинский патриотизм религиозную подоплеку. Не забыл он и самого знаменитого деятеля освободительной борьбы, Хосе Марти, который, правда, был масоном. А вот о Че Геваре понтифик не обмолвился ни словом, хотя выступал в Санта-Кларе — месте его погребения. Как водится, римский папа заглянул и в местный санктуарий Девы Марии Милосердной в Эль-Кобре, ради чего впервые за сорок лет статую Богородицы вынесли на всеобщее обозрение.

Риторика первосвященника не изменилась, но изменился он сам — теперь это был согбенный старик с дрожащим голосом. Он уже не мог произносить пламенных речей и быстро уставал под палящим карибским солнцем. И все же это был римский папа, один из самых узнаваемых в мире людей, и он впервые прилетел на Остров свободы. Неудивительно, что его встречали с куда большим восторгом, чем прибывших на гаванскую мессу Фиделя Кастро и Габриэля Гарсия Маркеса. Все-таки Кастро или Маркеса местные жители лицезрели уже неоднократно, а вот Иоанн Павел II явился впервые.

СМИ поначалу с чрезвычайным интересом следили за подготовкой визита. Постигнет ли социалистический режим на Кубе судьба ПНР? — задавались они вопросом. Однако в первый же день пребывания Войтылы на острове случилось событие, сразу отодвинувшее визит понтифика в тень: газета «Вашингтон пост» рассказала читателям о расследовании адвоката Кеннета Старра касательно адюльтера президента Клинтона с практиканткой Белого дома Моникой Левински. Журналисты, слетевшиеся освещать поездку Иоанна Павла II, потянулись в Вашингтон. Грязные тайны Овального кабинета и тучи, сгущавшиеся над главой самого мощного государства в мире, занимали человечество куда больше, чем очередное паломничество римского папы [1282].

Пока наблюдатели гадали над судьбой кубинской диктатуры, неожиданно рухнул другой авторитарный режим. В мае 1998 года на волне массовых выступлений, вызванных обесцениванием национальной валюты, ушел в отставку индонезийский лидер Сухарто. Его смыли за борт волны азиатского финансового кризиса, бушевавшего с июля прошлого года. Падение Сухарто и экономический коллапс заставили новые власти дать добро на референдум о самоопределении Восточного Тимора — держать там армию стало слишком накладно.

Так еще один призыв римского папы воплотился в жизнь. Но как обычно, если где-то война затухает, в другом месте она вспыхивает. С января 1998 года полыхало восстание косовских албанцев против сербских властей. Война вызвала массовый исход беженцев в Албанию и Северную Македонию. В октябре стороны подписали перемирие, но встреча в Рамбуйе, организованная странами НАТО и Россией, закончилась безрезультатно. В марте 1999 года НАТО приступил к бомбежкам стратегических объектов в Сербии, чтобы заставить президента Милошевича вывести войска из Косова. В июне цель была достигнута.

Для понтифика 1998 год омрачился неутихавшим скандалом вокруг архиепископа Гроэра, а еще — шокирующей гибелью командира швейцарской гвардии Алоиза Эстерманна. Тот успел провести в этой должности всего один день и 4 мая вместе с женой пал от руки своего подчиненного Седрика Торнэя, который сразу же покончил с собой. Именно Эстерманн восемнадцатью годами раньше первым заслонил собой раненого понтифика. Ходили разные слухи о мотивах, заставивших Торнэя пойти на преступление, — от борьбы масонов с «Опус Деи» до его мнимой гомосексуальной связи с самим Эстерманном. В итоге трибунал склонился к версии психологического срыва, вызванного, очевидно, неудовлетворенными карьерными амбициями.

Уже на следующий день после убийства немецкая газета «Берлинер курьер» выступила с сенсационной новостью, будто Эстерманн в период холодной войны работал на Штази под псевдонимом Вердер. Спустя два года эту версию подтвердил бывший агент итальянских спецслужб Антонино Арконте: якобы Вердер за несколько дней до своей гибели встречался с ним, обсуждая возможность эмиграции в США, поскольку чувствовал опасность. В качестве «платы» за помощь он сулил отставному контрразведчику некие доказательства причастности Москвы к покушению на Иоанна Павла II. Арконте, по его словам, не знал, кто перед ним, и, лишь увидев его фотографию в статье о тройном убийстве в Ватикане, понял, с кем имел дело.