Вадим Волобуев - Иоанн Павел II: Поляк на Святом престоле

Диссиденты пользовались финансовой поддержкой эмиграции и профсоюзных организаций на Западе. Часть духовенства также сочувствовала им. Оппозиционные собрания и голодовки протеста в храмах получили такое распространение, что Сейм вынужден был ввести в административный кодекс запрет на любые массовые мероприятия в церквях, кроме имеющих непосредственное отношение к религии.

В целом епископат сторонился активистов Комитета. «Наша задача — более длительная борьба, — сказал корреспонденту журнала „Ньюсуик“ помощник одного из польских архиепископов в 1979 году. — Честно говоря, мы не заинтересованы в спорадических выступлениях» [505]. Книги Цивиньского и Михника не изменили ситуацию — церковь продолжала следовать «юлиановской» политике, не признавая других центров сопротивления, кроме себя. В какой-то мере этому способствовали сами диссиденты, отнюдь не разделявшие мнения о поляках как о католическом народе. Они готовы были протянуть руку клиру как врагу коммунистов, но имели совершенно другое представление о будущем Польши.

В такой ситуации визит Войтылы к Цивиньскому выглядел вызовом не только государству, но и епископату. Впрочем, едва ли сам митрополит разделял подобное мнение. Перед встречей он поставил условие: никаких собраний. Ему просто была интересна организация, к которой имел отношение Цивиньский, не более того. Он не собирался, конечно, следовать примеру послевоенного духовенства и сотрудничать с антикоммунистическим движением.

По статусу напротив кардинала должен был сидеть какой-нибудь заслуженный деятель, вроде социалиста с семидесятилетним стажем Эдварда Липиньского или главного капеллана скаутских отрядов в движении Сопротивления Яна Зеи (к последнему кардинал испытывал особые чувства: тот вел первые ясногурские реколлекции для епископов, в которых участвовал Войтыла в ранге прелата [506]). Но архиепископ хотел послушать тех, кто задавал тон в Комитете, а не служил, так сказать, живым символом. Цивиньский выбрал четверых: литературоведа Яна Юзефа Липского, историка Антония Мацеревича, биохимика Петра Наимского и уже знакомого митрополиту Яцека Куроня. Самым старшим и известным здесь был Липский — участник едва ли не всех диссидентских выступлений с 1956 года, человек огромного авторитета среди нонконформистской интеллигенции Варшавы. Остальные трое были моложе и свою деятельность начинали в скаутском движении. Но если Куронь (единственный, так сказать, профессиональный «революционер», ибо после отсидки никак не мог устроиться на работу) когда-то выступал под знаменем марксизма-ленинизма, то Мацеревич и Наимский в бытность вожатыми делали упор на патриотизм и традицию. Таким образом, если добавить к этим людям самого хозяина квартиры, перед Войтылой предстали деятели всего идейного спектра в Комитете.

Кто мог вообразить тогда, что через сорок лет наследники политических воззрений Куроня и Липского окажутся под прицелом у единомышленников Мацеревича и Наимского, которые возьмутся строить «истинно независимую» католическую Польшу, обращаясь к учению церкви и Иоанна Павла II… Но пока они действовали заодно, и Войтыла беседовал с ними о патриотизме и морали.

Встреча не укрылась от глаз работников госбезопасности, которые под верхней одеждой кардинала не разглядели сутаны и решили, будто иерарх приезжал к оппозиционерам конспиративно, чтобы поучаствовать в заседании антигосударственной структуры. Каня, поставленный об этом в известность, немедленно устроил скандал секретарю епископата Домбровскому. Последний, однако, не растерялся и обвинил тайные органы в нарушении прав человека, одно из которых — свобода передвижения [507].

На очередную сессию римского синода в конце сентября 1971 года делегация польского епископата отправилась с осознанием неудачи еще одной попытки прийти к соглашению с государством. Синод обсуждал положение священников: отменять ли целибат? рукополагать ли женатых? как относиться к внецерковной деятельности духовенства, например к политической?

Заседания проходили в новом, только что построенном, зале, ныне носящем имя Павла VI. Войтыла, потрясавший основы во времена Пия XII и Иоанна XXIII, теперь выступал с охранительных позиций, защищая целибат как необходимое условие священства: ведь сам Христос звал идти за собой, оставив все мирское. «Священник, избавленный от необходимости заботиться о семье, может целиком отдаться пастырской работе, — напишет он много лет спустя, уже став понтификом. — Понятна та решительность, с какой церковь латинского обряда защищает безбрачие, не поддаваясь давлению, которое на нее время от времени оказывают. Разумеется, эта традиция требует большой самоотверженности, но при этом дает потрясающе обильные плоды» [508]. В итоге синод постановил не изменять установлений, принятых в IV веке (и подтвержденных в XI-м). Войтылу избрали в совет секретариата синода. 14 октября вместе с епископом из Нагасаки Гаэтано-Кано и японской писательницей Аяко Соно он провел пресс-конференцию в честь беатификации Максимилиана Кольбе (францисканец когда-то вел миссионерскую деятельность в Японии).

Двадцатипятилетие своего рукоположения Войтыла отметил на горе Ла Верна, где, согласно преданию, получил стигматы Франциск Ассизский. Там Войтылу застала гора почтовых поздравлений с юбилеем, в том числе от римского папы [509].

В феврале 1973 года Войтыла совершил второе межконтинентальное путешествие. На этот раз — в Австралию, на евхаристический конгресс. Он был не первым архиепископом из Кракова, который посещал столь отдаленные места, — сорока годами раньше на конгресс в Манилу плавал на пароходе Сапега. У того дорога туда и обратно заняла полгода. Войтыле не пришлось отлучаться на столь долгий строк — он летел на самолете. Но самолет тоже делал посадку в Маниле, и кардиналу довелось увидеть этот город — столицу крупнейшей в Азии католической страны. Филиппины первый год жили при диктатуре Фердинанда Маркоса — солдата, мыслителя и христианина, который в своих работах цитировал одновременно Адама Смита, классиков марксизма и Павла VI.

За время пятичасовой остановки Войтыла успел сходить в манильский храм Богоматери Неустанной Помощи — один из главных центров паломничества христиан в Азии. Митрополита потрясла религиозность филиппинцев. Здесь, в тысячах километрах от Польши, он узрел картины, словно перенесенные из Ченстоховы: десятки коленопреклоненных людей и множество лампад.

Затем — остановка еще на два дня в Порт-Морсби, куда его пригласил епископ одной из новогвинейских епархий Джон Эдвард Кохилл, специально летавший ради этого в Краков. На Новой Гвинее Войтылу приветствовали сооте­чественники, монахи-вербисты, которые организовали ему мессу с участием папуасов. Последние исполнили для него танец и «что-то вроде пантомимы, напоминающей о прибытии и убийстве первого белого миссионера», записал в дневнике Войтыла.