Сергей Нечаев - Франция. Полная история страны

Таким образом, во Франции лицом к лицу стояли две могущественные силы, из которых буржуазия имела своим органом Палату депутатов, а дворянство – короля.

В августе 1829 года король уволил де Мартиньяка и поставил во главе кабинета министров своего личного друга и любимца князя Жюля де Полиньяка, в прошлом активного участника дворянской эмиграции.

Это вызвало огромное недовольство во Франции, что тут же отразилось в количестве различных манифестаций: министерство боролось с ними полицейскими способами, а король не стеснялся оскорблять даже судей, произносивших оправдательные приговоры по политическим процессам.

Министр и король мчались вперед своим путем. Они <���…> твердо решили, что никакие препятствия не заставят их отклониться от цели. Государственные деятели такого типа чаще всего ускоряют своими действиями начало революции.

Уильям Стирнс Дэвис,

американский историк

Правительство Жюля де Полиньяка

Bо всей Франции трудно было найти личность, более ассоциируемую со старыми порядками, чем Жюль де Полиньяк. Он был сыном лучшей подруги королевы Марии-Антуанетты и графа де Полиньяка.

Жюль де Полиньяк стоял у истоков роялистского движения во Франции при Наполеоне и даже попал в 1804 году в тюрьму за участие в заговоре. По мнению современников, эти годы оказали большое влияние на неуравновешенную натуру князя. За десять лет, проведенных в тюрьме, де Полиньяк стал мистиком. Он не сомневался в прямом вмешательстве Бога и чувствовал в себе священное призвание. Граф де Монбелль, близко знавший его, говорил, что Полиньяк считал себя кем-то, подобным Жанне д’Арк, призванным спасти Монархию.

Франсуа-Серафин Дельпех. Жюль Огюст Арман Мари Полиньяк.

Гравюра. Ок. 1810

Главная цель де Полиньяка состояла в наведении политического порядка в стране. Но заведомая причина его неудачи крылась в его непопулярности.

За год своего существования правительство де Полиньяка не сделало ничего существенного, что могло бы повлиять на отношение к нему в ту или другую сторону. Наткнувшись на мощную оппозицию, князь сник и совсем впал в мистицизм.

Воспользовавшись этим, антимонархисты Франции через свободную печать начали подготовку к решающему столкновению. Вскоре стало совершенно ясно, что в стране существует разветвленный заговор, в который были вовлечены судьи, редакторы газет, новые буржуа и прочие «угнетенные» классы.

Баррикады на улицах Парижа

Маркиз де Лафайетт и другие вожди оппозиции имели повсеместно восторженные встречи, в их честь устраивались банкеты. Страна покрылась множеством обществ, иногда легальных, а чаще тайных, преследовавших политические цели («Общество друзей печати», «Общество карбонариев» в Париже, «Рыцари свободы» в Сомюре и др.). Правительство, зная это, ничего не могло поделать за отсутствием улик и невозможностью их отыскать при хорошей конспиративной организации обществ.

Несмотря на стеснительные законы о печати, общественное недовольство находило выражение в прессе, среди которой только оппозиционные газеты имели действительное распространение и влияние; тюрьмы и штрафы для редакторов и авторов не действовали.

В этот опасный для престола Франции момент (в январе 1830 года) на деньги республиканцев возникла новая оппозиционная газета «Насьональ», во главе которой стояли сын марсельского торговца Aдoльф Тьер, будущий премьер и тщеславный честолюбец, а также Николя-Арман Каррель и Франсуа-Огюст Минье. Газета эта крайне вызывающим тоном вещала в адрес правительства и пользовалась громадным успехом. Одна из статей Тьера в этой газете носила название «Король царствует, но не управляет» – этот принцип очень скоро был принят масонами и новой буржуазией.

В ответ на это в своей тронной речи, которой король открыл 2 марта 1830 года сессию парламента, он пригрозил прибегнуть к решительным мерам (характера которых, однако, не определял), если будут создаваться препятствия для его власти.

Палата депутатов с Пьером-Полем Ройе-Колларом, бывшим членом Совета Пятисот, во главе приняла адрес, в котором протестовала против недоверия, выраженного ей королем, и выражала опасение за вольности французского народа. Кроме того, депутаты попросили Карла Х распустить министерство Жюля де Полиньяка. Король ответил на это роспуском Палаты депутатов.

Однако новые выборы лишь усилили оппозиционное большинство Палаты депутатов. Политическая обстановка в стране стала критической. Тогда Карл Х, по рекомендации своего премьер-министра, подписал 25 июля 1830 года четыре ордонанса, которыми восстанавливалась цензура, и для издания газет и журналов требовалось предварительное разрешение властей, даваемое каждый раз на три месяца; вновь распускалась Палата депутатов; изменялось избирательное право (основой для имущественного ценза признавались только поземельные налоги) и назначалось время для новых выборов. Если бы эти ордонансы были приведены в исполнение, они лишили бы буржуазию всякого влияния на законодательство и восстановили бы земельную аристократию в положении единственного правящего класса Франции. Но именно они и послужили ближайшим поводом к революционному взрыву, вызвав бурю возмущения в Париже.

Впрочем, буржуазия в лице своих представителей-депутатов вела себя очень осторожно, и если бы не более радикальные элементы, начавшие вооруженное сопротивление, то весьма возможно, что ей не удалось бы ничего добиться.

Во время совещаний, происходивших у либеральных депутатов Казимира Перье, Лаффитта и др., депутаты обнаруживали полнейшую неспособность понять положение вещей и принять какие-нибудь решительные меры; не они руководили событиями, а события увлекали их. Журналисты той же партии обнаружили несколько более решительности.

26 июля редакция оппозиционной газеты «Насьональ» опубликовала протест против ордонансов, доказывая, что правительство нарушило законность и этим освободило народ от обязанности повиновения. Протест призывал незаконно распущенную Палату депутатов и весь народ к сопротивлению правительству, но характер сопротивления не был указан. Авторы его думали скорее о торжественных заявлениях и, в крайнем случае, об отказе в платеже налогов, чем о сопротивлении при помощи оружия. По крайней мере, еще 26 июля Тьер уверял, что народ совершенно спокоен, и нет оснований ожидать с его стороны какого-либо активного протеста.