Мунго Мелвин - История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

В 1875 г. открылся международный порт Севастополя. Торговля развивалась сравнительно быстро, несмотря на перерыв, вызванный Русско-турецкой войной 1877–1878 гг. Например, в 1888 г. в гавань зашли 384 иностранных судна, а вышли 380. Однако дальнейшее увеличение трафика, по всей видимости, прервалось после того, как в 1890 г. российское правительство решило снова сделать Севастополь главной базой Черноморского флота и крепостью. Военные корабли, экипажи и учебные центры (в том числе библиотека Черноморского флота) были переведены из Николаева в Севастополь. Поскольку растущий и модернизирующийся флот, а также его снабжение требовали всех имеющихся портовых сооружений, в 1894 г. торговый флот перевели в Феодосию [856].

В начале 1890-х гг. Севастополь превратился в центр военного кораблестроения, хотя и оставался вторым по значению после Николаева. Фред Джейн в своей истории российского флота отмечает, что в 1887 г. на воду были спущены три канонерки, а почти одновременно с ними линейные корабли «второго ранга» «Чесма» и «Синоп», в 1886 и 1887 гг. соответственно; за ними, в 1892 г., последовал линейный корабль «первого ранга» «Георгий Победоносец». Все четыре линкора относились к классу «Екатерина II», судну, построенному на адмиралтейской верфи Николаева. Вскоре в состав флота вошел еще один военный корабль большего водоизмещения (13 тысяч тонн) и с более мощным вооружением «Три святителя», который был заложен в Николаеве в 1893 г., а спущен на воду в Севастополе в 1895 г. Верфями для строительства и ремонта судов по-прежнему владело РОПиТ: канонерки строились «на маленьких стапелях, предназначенных для торговых судов», а военные корабли большего водоизмещения — в двух больших доках приблизительно «четыреста футов длиной и двадцати семи футов глубиной» [857]. К началу XX в. в состав Черноморского флота входили самые разные корабли: броненосцы, броненосные крейсеры, эсминцы и минные заградители. Основную ударную силу флота составляли пять базировавшихся в Севастополе линейных корабля, вооруженных шестью или четырьмя (в случае «Трех святителей») 12-дюймовыми (305-мм) орудиями.

Российский флот стал инициатором прихода новых средств связи в Севастополь. В 1894 г. вступила в строй первая в городе (и в Крыму) телефонная линия. Пять лет спустя появилось еще более удивительное новшество. Советские и российские историки утверждают, что радиосвязь, установленная 25 августа (6 сентября) 1899 г. между кораблями «Георгий Победоносец» и «Три святителя», была первой в истории флота и вообще в мировой истории. Передающее и приемное оборудование изобрел русский «отец радио» физик Александр Степанович Попов. Опыты продолжились в сентябре, и устойчивая радиосвязь между кораблями поддерживалась «на десятки километров» [858]. Примерно в это же время итальянский изобретатель радио Гильермо Маркони проводил похожие эксперименты на суше и на море в Европе и Северной Америке.

В период с 1874 по 1900 г. население города (включая армейские подразделения и флотские экипажи) увеличилось в пять раз, с 11 тысяч до 58 тысяч человек. Из них 8700 были рабочими, трудившимися на верфях или на многочисленных заводах и фабриках, открывавшихся в городе. Восстановление Севастополя было долгим: потребовалось сорок лет, чтобы численность населения достигла довоенной. С открытием паромной переправы между Артиллерийской бухтой и северной частью города в 1897 г. транспортное сообщение значительно улучшилось, а еще через год появилась первая трамвайная линия, от железнодорожной станции до Нахимовского проспекта [859].

России потребовалось много времени, чтобы примириться с поражением в Крымской войне. Будучи в основном доиндустриальной страной, она обнаружила, что не может эффективно противостоять растущей промышленной мощи Великобритании и Франции. Унижение усилили потеря Севастополя и суровые условия Парижского мирного договора, особенно касавшиеся Черного моря. Россия нуждалась в модернизации, если хотела догнать передовые державы, и это побудило Александра II инициировать программу внутренних реформ, кульминацией которых стала отмена крепостного права в 1861 г. Однако дальнейших шагов в сторону демократии сделано не было. Что касается армии, то у правительства имелись серьезные сомнения в ее боеспособности и вооружении, иллюстрацией которых стало устаревшее стрелковое оружие, не способное соперничать с винтовками союзников.

Прошло время, и Александр II начал размышлять о разумности и причинах Крымской войны. Как пишет Тарле, в 1865 г. по дороге из Ниццы в Париж император на несколько часов остановился в Лионе, где встретился с маршалом де Канробером. Слова, сказанные им де Канроберу, командовавшему французскими войсками с октября 1854 по май 1855 г., вызывают удивление: «…незачем было русским так ожесточенно защищать Севастополь, потому что если бы они сразу же его отдали, то сохранили бы в полной неприкосновенности все средства защиты, и обладание Севастополем ничуть не подвинуло бы французов и англичан к победе» [861]. Причины поражения своей страны он тоже объяснял весьма необычно. «Царь приписал русскую неудачу главным образом трудностям, при русском бездорожье, доставлять по ужасной грязи и по снежным сугробам продовольствие и боеприпасы из центра империи в Севастополь». Что касается союзников, то они «напротив, благодаря полному владычеству на море имели постоянный и обильный подвоз» [862]. В его словах была определенная доля истины, несмотря на то что в сентябре 1855 г. русские войска не испытывали особых трудностей со снабжением. Основной причиной поражения стали серьезные ошибки русских, такие как плохое управление войсками в каждом из сражений: на Альме, Балаклавском, Инкерманском и на Черной речке.

Однако российский император не мог признать ошибки и недостатки — ни свои, ни непосредственных подчиненных. Поэтому из исторических рассказов о жертве, принесенной защитниками Севастополя, тщательно вымарывалось любое упоминание о некомпетентности как причине неудачи. Таким образом, с точки зрения русских, знаменитый «дух», о котором писал Толстой, одержал победу над явной бессмысленностью обороны и замаскировал неприглядную роль многих старших офицеров русской армии, за исключением таких, как адмиралы Корнилов и Нахимов. Тут нет никакого парадокса: после того как началась оборона города, его удержание стало предметом национального престижа, даже если это противоречило логике войны. Поэтому русские намеревались сражаться, готовые пожертвовать многими жизнями. Сражения при Вердене и на Сомме в 1916 г. во время Первой мировой войны развивались в том же ключе.