Мунго Мелвин - История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

Идея строительства железной дороги в Крыму принадлежит Самуэлю Мортону Пето, железнодорожному инженеру и члену парламента от Либеральной партии; его партнерами были Эдвард Лэдд Беттс и Томас Брасси. В начале ноября Пето представил герцогу Ньюкаслу план строительства самой простой, но подходящей железной дороги. Через месяц военный министр проинформировал Раглана, что дорога «будет готова через три недели» после высадки строителей в Балаклаве [635]. Несмотря на огромные трудности в выполнении этой срочной оперативной задачи, энтузиазм и решимость железнодорожников Викторианской эпохи сделали свое дело. Быстро и эффективно были собраны необходимые материалы, изготовлены паровые подъемники (паровозов тогда еще не предусматривалось) и зафрахтован транспорт для доставки необходимого оборудования в Крым. Среди нанятых работников было 250 «путевых рабочих, землекопов и шахтеров», а также рабочие других профессий: каменщики, плотники, кузнецы, машинисты и механики [636].

Когда Гордон прибыл в Крым, строительство железной дороги еще не началось. Она вводилась в строй постепенно, с конца февраля, и стала жизненно важной линией снабжения войск, осаждавших Севастополь. Это было впечатляющее достижение: через три недели после прибытия в Балаклаву оборудования, материалов и людей были построены причал и запасные пути в порту, а также начал действовать короткий участок железной дороги. Британские землекопы и 200 хорватских рабочих трудились не покладая рук [637]. В самый разгар строительства количество работников, занятых на железной дороге, доходило до тысячи человек. Клиффорд «был потрясен прогрессом железной дороги в Балаклаве» (письмо от 12 февраля), но в то же время язвительно заметил, что «землекопы… за день делают больше, чем полк английских солдат за неделю». Тем не менее к тому времени «домики разбегались во всех направлениях» [638]. 23 февраля первый груз провианта поступил в Кадыкой. Землекопы продолжали работать, продвигаясь вперед и вверх, и вскоре железнодорожная ветка уже поднималась по Седловине к южной оконечности Сапун-горы. 26 марта «первый груз патронов и снарядов был перевезен прямо на склады штаб-квартиры» на Херсонесском плато [639]. Меньше чем за семь недель были проложены 11 километров путей, связавших Балаклаву с британскими осадными линиями.

А пока транспортные и организационные проблемы в Балаклаве усугублялись необходимостью снабжения и подразделений французской армии. Как отмечал Гордон, «из-за нашей малочисленности мы передали батареи Инкермана французам, которые в будущем отсюда станут снабжать дивизию, что добавит неразберихи, и теперь довольно значительной» [640].

В Балаклаве молодому офицеру быстро наскучило: «сейчас здесь мало что происходит. Русские и французы ведут небольшой огонь, но наши окопы в тишине» [641]. 18 января 1855 г. Гордон впервые увидел Севастополь: «Вчера я впервые увидел Севастополь, и думаю, что не видел города красивее… Вокруг города местность красивая и очень живописная» [642]. 2 февраля 1855 г. Гордон пишет: «Я делаю много набросков и скоро некоторые отправлю домой», а потом прибавляет: «…здоровье солдат немного улучшилось; сырость — вот что является причиной болезни» [643]. Десять дней спустя он критически отмечал: «Ничего особенного не происходит, кроме того, что чиним свои батареи и готовимся ко второй осаде». Гордон имел в виду вторую бомбардировку Севастополя, которая началась только 9 апреля 1855 г. [644].

Гордон не чурался работы, хотя и наслаждался комфортом «довольно теплой», двойной палатки. Энергичный и предприимчивый офицер, он регулярно дежурил в траншеях, руководя бригадами рабочих, а также ходил в ночную разведку на ничейную землю между позициями союзников и русских. В извилистых британских траншеях, которые тянулись к русским оборонительным укреплениям и состояли из «параллелей» и ответвлений, ночью без фонаря было легко заблудиться. Самыми надежными проводниками были инженеры и унтер-офицеры; говорят, что именно тогда родился популярный в британской армии призыв: «Следуй за сапером!» [645]Первый раз под обстрел Гордон попал в результате дружественного огня во время одного из ночных дозоров, когда двое часовых по ошибке открыли огонь по его рабочей команде, что тут же вызвало «град пуль» со стороны русских [646]. Изобретательные русские устроили линию «стрелковых ячеек» — еще одно нововведение Тотлебена, — выдвигая их к французским и британским траншеям и батареям. Оказалось, что с этими аванпостами очень трудно бороться, а засевшие в них русские снайперы были очень опасны для войск союзников. Гордону повезло остаться в живых, когда в конце февраля он попал под снайперский огонь неприятеля. Он отдавал должное меткости русских стрелков: «Выстрел… был максимально близок ко мне. Пуля была выпущена на расстоянии 180 ярдов, не меньше, и она прошла на дюйм выше моей головы, вошла в холм, мимо которого я проходил» [647].

В конце марта Гордон с оптимизмом отзывался о ходе осады:

«Говорят, что русским не хватает орудий и боеприпасов, и на это очень похоже, поскольку они не очень много стреляют. Наша артиллерия наносит большой урон их новым работам и тому, что они только что возвели на Мамелоне; практический опыт — вот что важно. Железная дорога продвигается медленно. Она не очень далеко от нашего места… Мы все живем в хороших условиях, и солдаты выглядят первоклассно» [648].

Впечатления Гордона резко контрастируют с пессимистическими репортажами из британской армии, которые так возбудили общественное мнение в конце прошлого года. Он саркастически замечает: «Если бы люди здесь знали, какой мусор появляется в газетах, они бы очень удивились. По эту сторону каждый утомлен и устал от прошлого недовольства. Нет ничего проще, чем искать виновных» [649]. И действительно, британская армия быстро восстанавливалась от зимней напасти в виде болезней и бездействия. Теперь по железной дороге из Балаклавы доставлялось большое количество боеприпасов, продовольствия и других необходимых материалов. Гордон отмечал, что «на батареи доставлено более 500 ядер на одну пушку» [650].

К концу апреля Гордон писал еще об одном признаке изменения характера войны. «Электрический телеграф готов… через 12 часов мы услышим Лондон, и это доступно для всех офицеров по цене 1 фунт 12 шиллингов 6 пенсов за сообщение» [651]. Этот способ связи был дорогим, и Гордон, похоже, им не пользовался. Тем не менее телеграф представлял собой важное техническое достижение. В результате командующие войсками союзников установили более тесную связь со своими правительствами в Париже и Лондоне. Письменные приказы, которым до недавнего времени требовалось несколько недель или даже месяцев, чтобы дойти до театра военных действий, теперь можно было заменить телеграфными сообщениями, на доставку и расшифровку которых уходило несколько часов (в худшем случае день). Таким образом, закончилась эпоха ничем не ограниченных экспедиций. Децентрализованный «либеральный» подход, долгое время практиковавшийся на флоте и гораздо позже принятый в некоторых армиях как «принцип директивного управления», теперь ограничивался политическими запросами или, с точки зрения военных, чрезмерной опекой и вмешательством в ведение боевых действий. Командующим войсками вскоре пришлось смириться с новой ситуацией. Возврата к прежним взаимоотношениям политики и армии уже не будет.