Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Тем более попятен напряженный интерес, с которым Европа следила за усилиями Сигизмунда III по осуществлению своих прав на шведский престол и распространению католической реакции на Швецию: чуть ли не вся будущность католическо-габсбургского универсализма была связана с вопросом, кто из двух представителей рода Ваза (Сигизмунд или Карл) одержит верх в Швеции. И в те же самые годы далеко, во Франции, развертывалась другая драматическая страница той же борьбы: Филипп II Испанский готовился посадить на французский престол свою дочь и вел на французской территории войну против Генриха IV Бурбона, вчерашнего «еретика», гугенота, перешедшего в католицизм.

Генрих IV нашел прямую поддержку других антигабсбургских держав. В 1596 г. был заключен тройственный союз Франции, Англии и Голландии против Испании, впервые поставивший молодую буржуазную Республику Соединенных провинций в число первостепенных европейских держав. Этот союз был одной из предпосылок поражения Филиппа II в поединке с Генрихом IV, приведшего к Верденскому миру.

Оба поединка закончились почти одновременно в 1598 г.: Генрих IV окончательно изгнал войска Филиппа II из Франции, Карл IX разбил Сигизмунда III в битве при Стонгебру и изгнал его из Швеции. Это было колоссальное двойное поражение контрреформации и дела Габсбургов. Сорвалось маячившее уже торжество над самыми серьезными европейскими противниками. Вдобавок немецкие протестанты приобрели в лице французского и шведского королей могущественных союзников, отныне неуклонно поддерживавших их в борьбе с католической нетерпимостью Габсбургов. И, наконец, как и следовало ожидать, положение в Восточной Европе снова стало угрожающим для Империи. Турки успешно продолжали наступление, начатое в 1593 г., а международное положение Московского государства казалось как нельзя более выгодным для нового наступления. Польско-шведская распря после провала притязаний Сигизмунда III на шведскую корону приобрела, можно сказать, перманентный характер на многие годы и десятилетия — в виде периодических войн за Ливонию. И, воспользовавшись этой распрей, Борис Годунов уже в 1600–1603 гг. обнаружил грозные намерения продолжать войну со Швецией за свободный выход в Балтийское море, возобновив старые притязания России на Нарву и Ливонию. Это значило, что Московское государство могло в любой момент оказаться непосредственным соседом Империи, — а тогда Габсбургам надолго пришлось бы распроститься со своими планами в отношении Западной Европы.

Однако в этой обстановке Габсбурги не помышляли об отступлении, об отказе от агрессивной политики, которая уже накопила определенную инерцию и внутренняя логика которой роковым образом влекла их ко все более рискованным авантюрам. Тщетно Борис Годунов посылал в Вену посла Власьева прощупать возможность заключить союз с императором против Польско-Литовского государства, обещая выступить одновременно в союзе с персидским шахом против Турции. Результат был отрицательный, ибо Империя возлагала теперь на Польско-Литовское государство свои последние надежды, «московская опасность» едва ли не заслоняла в ее глазах турецкую.

Россию надо во что бы то ни стало остановить. И если не удалось остановить ее с помощью несостоявшейся польско-шведской унии, оставался еще последний шанс — попытаться подчинить ее контролю и влиянию католическо-габсбургского лагеря. Но как достичь этого? В 1600 г. «северный Филипп», Сигизмунд III, посылает в Москву канцлера Льва Сапегу с предложением унии Польско-Литовского государства с Московским государством. Предложение было, разумеется, отклонено правительством Годунова. Объявить войну? Но руки Польско-Литовского государства связаны войной со Швецией, да и без этого исход русско-польской войны был бы сомнителен. Возникает последний головокружительный план: воспользоваться перенапряжением сил Московского государства в результате долгих изнурительных войн, поджечь накопившийся в нем гигантский запас социальных противоречий и в огне междоусобной войны осуществить легкую интервенцию. Правда, нельзя вообразить себе что-либо более противоестественное, чем габсбургско-католическая политика, ищущая союза с народно-революционными силами. Но ведь мы уже знаем, что, по существу, здесь, в Северо-Восточной Европе, проблема антифеодальной революции не стояла на первом плане перед силами европейской реакции. По форме же, чтобы не ввести в соблазн европейское общественное мнение, достаточно было изобразить все предприятие как пресловутую борьбу за права «законных государей». Таким-то образом слепая «царистская» традиция русских крестьянских мятежей и хитрый расчет католических политиков скрестились на фигуре «истинного русского царевича» Димитрия.

Как оба самозванца были марионетками в руках поляков, так и их руководители — поляки — были в конечном счете лишь исполнителями воли испанского, австрийского и папского дворов. Что польская комбинация с самозванцами была делом рук всеевропейского габсбургско-католического фронта — в этом не сомневался никто из европейских политиков. Сам Сигизмунд III неоднократно признавал, что цель его вмешательства в московские дела — доставить победу католицизму в Восточной Европе, а это, как всякий понимал, открыло бы возможность Габсбургам наложить наконец руку на Балтийское море. Естественно, что в первую очередь Карл IX Шведский должен был интересоваться скрытыми нитями всей постановки. Его показания особенно ценны для историка. Узнав об убийстве Лжедмитрия I, он спешит сообщить в 1606 г. новому царю Василию Шуйскому все, что ему известно: за спиною Польши против России ратуют германский император, Рим и Испания, эти державы даже готовят многочисленный флот для вторжения в Московское государство через Белое море. В 1607 г. Карл IX снова поручает открыть русским замыслы Испании: чтобы помочь полякам, испанский король решился отправить свой флот к порту св. Николая (Архангельск) и тем воспрепятствовать торговым сношениям России с остальной Европой, а затем двинуть с севера вооруженную силу внутрь Московского государства; Швеция со своей стороны предлагает выставить против Испании свой флот на берегах Ледовитого океана и не допустить утверждения испанцев на Белом море. В письме к своему уполномоченному в том же, 1607 г. Карл IX снова пишет: «Мы не раз уже предостерегали русских от папских интриг и практик, но русские, к сожалению, не внемлют нашим словам: еще время не совсем ушло, и они должны были бы подумать о защите от папских, императорских и польско-испанских замыслов». В начале 1608 г. Карл IX пишет Шуйскому, что все затеи Польши совершаются с ведома и при содействии германского императора, испанского короля и римского папы. «Берегись этих интриг и замыслов», — предупреждает они, в частности, советует Шуйскому не выпускать из плена нескольких знатных поляков, так как известно, что именно они (в письме приводятся и имена их) находились в сношениях с Римом, Веной и Мадридом и взывали к ним о помощи, утверждая, что достаточно будет 10 тыс. человек, чтобы овладеть Русской землей. «Если ты и теперь отвергнешь предлагаемую тебе с нашей стороны помощь, то на тебе одном будет вина в гибели твоего государства. Все стремления императора, испанского Короля и Польши сводятся к введению в России католицизма и к искоренению в ней древней греческой религии». В ряде открытых воззваний ко всем сословиям Московского государства Карл IX говорит о той же угрозе независимости русской земли и русской церкви со стороны папско-габсбургской политики [31] Форстен Г. В. Балтийский вопрос…, т. II, с. 68–87. .