Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Что же произошло в Стокгольме?

Переговоры начались 8 июня. 22 июня датировано составленное шведской стороной резюме русских предложений и документов, а также первого обмена мнениями. Главным уполномоченным шведского Государственного совета выступал с самого начала Пер Банер, сотоварищи же его в дальнейшем сменялись. Русские послы сразу же выдвинули уже известные нам два главных пункта: подтверждение Столбовского договора посредством крестоцелования послов в Стокгольме и в Москве и заключение нового союза против польско-литовского короля, который титулует себя государем московским и шведским и уже по одному этому является общим врагом; этот новый союз должен выразиться прежде всего в обязательстве и Швеции и России не заключать сепаратно мира с Польско-Литовским государством на каких бы то ни было условиях. Шведская делегация ответила согласием по первому пункту и даже готовностью немедленно отправить посольство в Москву с тем, чтобы крестоцелование произошло одновременно там и тут. Но по второму пункту запросила разъяснений. За подписью дьяка М. В. Неверова последовал ответ. Стоять совместно против Владислава и его братьев, против всего Польско-Литовского государства это значит, что Швеция не будет иметь с ним сношений и переговоров, не оповестив заранее царя, а царь не будет заключать с ним мира, не предупредив шведский Государственный совет. Иными словами, только согласованные мирные переговоры с Польско-Литовским государством могут быть полезны обеим державам. Но это подразумевает и согласованные военные действия. А пока Швеция не начнет военных действий, царь остается вправе или продолжать войну, или заключить мир с Польско-Литовским государством. В тексте статейного списка Пушкина и Горихвостова это впоследствии изложено так: «… а покаместь со шведской стороны на польского короля и на его братьев и на поляков и на Литву полномочной [в полную силу] войны не будет — и ц. в. волен с своей стороны войну весть или помириться с поляками, не обослався с королевством шведским» [743]. Здесь звучит угроза заключения мира! Впрочем, заявляет русское посольство, в этот мирный договор может быть включена и Швеция. Остальное содержание ответа посвящено детальному обсуждению возможной процедуры взаимного крестоцелования и даже ее будущего повторения после совершеннолетия Христины. Вырисовывается необходимость дожидаться прибытия в Швецию останков Густава-Адольфа, запаянных в оловянном гробу, и присутствия при погребении [744]. Действительно, пребывание «Великого посольства» в Швеции затянулось, и в дальнейшем с 11 августа переговоры были перенесены в порт Нючёпинг, куда прибыл траурный корабль и перебралось все шведское правительство.

Было бы нецелесообразно шаг за шагом и день за днем описывать ход переговоров, хотя мы имеем о них весьма полные источники. Со шведской стороны мы располагаем, во-первых, давно опубликованными протоколами заседаний Государственного совета, где находим записи дебатов по поводу русских предложений от 31 июля, 15, 16, 20, 21, 22 и 24 августа 1633 г. Во-вторых, все дела, связанные с пребыванием русского посольства, отражены в соответствующем неопубликованном досье, хранящемся в Государственном архиве в Стокгольме, микрофильм которого имеется в Москве в Центральном Государственном архиве древних актов. Здесь и отдельные документы, которыми стороны обменивались в ходе переговоров, и обзорные докладные записки, представленные в конце шведскими уполномоченными Государственному совету. С русской стороны в соответствующем столбце Посольского приказа имеются: во-первых, краткое экспозе, направленное Пушкиным и Горихвостовым в Москву тотчас по их прибытии в Нарву; во-вторых, статейный список посольства, к сожалению, не совсем полный, да и написанный, видимо, поспешно и кратко. За всем этим обилием текстов стоит бедность содержания. «Великое посольство» почти сразу, уже на второй встрече, раскрыло свою программу. Последняя не тождественна ни первому наказу, ни второму: или послы исходили из обстановки, или получили добавочные указания, не отраженные в столбце. Шведская делегация тоже с самого начала заняла не менявшуюся дальше позицию. Следовательно, хотя посольство длилось долго, историку целесообразно изложить дело не хронологически, а систематически.

Проблема подтверждения Столбовского договора 1617 г. в принципе не была предметом спора. Было бы скучно углубляться в долгие проекты и контрпроекты касательно процедуры обоюдной клятвы и крестоцелования. К этой же группе дискуссий, не существенных для нашей темы, надо отнести и взаимные упреки и поправки относительно соблюдения условностей написания титулов царствующих особ, той и другой стороны, хотя именно это вызывало, кажется, самые острые эмоции. В общем шведы легко соглашались с желательностью такой обычной дипломатической процедуры, как обновление межгосударственного договора о вечном мире при начале нового царствования. Впрочем, одно обстоятельство при этом задевало и вторую тему переговоров — польский вопрос. Русские послы напирали на то, что Столбовский договор содержал статьи, направленные против Польско-Литовского государства и трактующие Швецию и Московское государство как союзников против этого общего противника. Так оно, впрочем, и было [745], и недаром к статейному списку в качестве документального доказательства приложен соответствующий отрывок из договора 1617 г. [746]Напротив, шведские уполномоченные во время переговоров предъявили свой текст Столбовского мира, в котором, по утверждению русских послов, «объявились лишние статьи, а про польскую статью не объявлено», т. е. этот параграф опущен [747]. Русские послы напомнили всю историю вопроса, напомнили ситуацию 1609 г., когда при заключении Выборгского договора между царем Василием Ивановичем Шуйским и шведским королем Карлом IX «польская статья» была согласована на том, чтобы Московскому государству и Швеции «стоять на польского короля и на его наследников заодно». Эта «польская статья», говорили, послы, Столбовским договором не была отменена, а напротив, подтверждена, и именно она лежала в основе советов, которыми обменивались Густав-Адольф и Михаил Федорович и в результате которых русский царь послал «свою полномочную войну» на польского короля, давшую уже столько успехов русским войскам [748].

Таким образом, уже вопрос о подтверждении Столбовского договора оказался нацеленным преимущественно на «польскую статью». По этой второй половине переговоров позиция шведской стороны свелась к желанию оттянуть заключение антипольского союза на два года, не беря пока на себя никаких обязательств. Сквозь все документы проходят следы полнейшей уверенности, что Московскому государству невыгодно заключать мир и поэтому оно все равно будет продолжать войну, хотя бы и без союзников. Прямо-таки поражает эта пустая уверенность государственных мужей. Конечно, не близорукость была причиной того, что они занесли ногу над пропастью, а наоборот: они падали в пропасть и поэтому завязывали глаза, создавая себе субъективные иллюзии. Правда, на заседании Государственного совета 15 августа раздался и трезвый голос: надо поддерживать в русских надежду, «иначе они могут с отчаяния заключить мир с Польшей» [749]. Но русские требовали не надежды, а реальных обязательств, и члены Государственного совета постарались забыть свое опасение и уверовать в собственный вымысел, будто мир этот сулил русским лишь великие неприятности. Вероятно, они имели в виду сохранение Владиславом IV прав и претензий на царский престол.