Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Таким образом, согласие Москвы на предложения Густава-Адольфа отнюдь не было вынужденным. Борьба шла лишь из-за срока выступления Москвы — ив этом вопросе ничто не могло ее поколебать, поскольку она твердо хотела дождаться совместного выступления с Турцией.

Вынужденными были скорее, как это ни странно, претензии Густава-Адольфа на польскую корону. У него не было другого средства вызвать русско-польскую войну, как принять целиком план Русселя. Раз Густав-Адольф нуждался, чтоб Польша была скована войной с Россией, волей-неволей пришлось, как мы убедились, и публично объявить о своем желании быть избранным сеймом на королевство, и тайно согласиться на завоевание польской короны с помощью России. Занять польский престол надо было также и для того, чтоб он не достался после победы московскому царю: это был бы слишком опасный тыл. Так-то приобретение польской короны, которой Густав-Адольф вовсе и не желал, оказывалось вынужденным условием торжества над германским императором, к чему он страстно стремился.

Целый год, с июня 1630 г. по июль 1631 г., Густав-Адольф не предпринимал крупных операций со своего плацдарма в Северо-Восточной Германии.

Чем объяснить это? Может быть, Ришелье, предвосхищая будущее, уже боялся соперника в борьбе за Рейн и втайне противодействовал шведскому наступлению? Так иногда думают. Но как ни сложны отношения Густава-Адольфа с Ришелье, который пытался навязать этому пламенному защитнику протестантизма в Германии союз с немецкой Католической лигой и с ее вождем Максимилианом Баварским, во всяком случае они ни в какой мере не пригодны для объяснения пассивности шведской армии в течение этого года.

Принятый в историографии взгляд сводится к тому, что Густав-Адольф, легко принудив последнего славянского герцога Померании, Богуслава, к союзному договору и получив затем часть Мекленбурга благодаря поддержке мекленбургских герцогов, выгнанных Валленштейном, не мог никуда двинуться дальше Померании и Мекленбурга просто из-за несогласия остальных немецких князей. Лишь два-три мелких территориальных князя и несколько городов, в том числе Магдебург, объявили себя на его стороне, но оба протестантских курфюрста, владения которых преграждали дорогу в глубь Германии, — бранденбургский и саксонский — не хотели и слышать о союзе со шведским королем против императора. В конце февраля 1631 г. бранденбургский и саксонский курфюрсты созвали «Лейпцигский конвент» протестантских князей и городов Германии, на котором было принято решение о вооруженном нейтралитете (с ориентацией на Данию), а союз со Швецией был отвергнут. Тщетно Густав-Адольф изощрял свои дипломатические способности; то он униженно заискивал перед, своим шурином — бранденбургским курфюрстом Георгом-Вильгельмом, то придвигал войска к его границам и даже захватил Франкфурт-на-Одере. Георг-Вильгельм под давлением своего министра-католика Шварценберга оставался непреклонным. Только когда имперско-католические войска во главе с Тилли и Паппенхеймом вторглись в его земли и стали грозить владению его дяди — Магдебургу, он согласился на ограниченную помощь Густава-Адольфа. После того, как Магдебург был все равно захвачен и чудовищно опустошен войсками Тилли (10 мая 1631 г.), Густаву-Адольфу предложено было покинуть Бранденбург, но, опираясь на общественное мнение, возмущенное бесчинствами Тилли, Густав-Адольф принудил бранденбургского курфюрста заключить со Швецией союз. Точно так же и саксонский курфюрст вскоре был вынужден неосторожной агрессивностью Тилли искать союза со Швецией: Тилли, чтоб принудить курфюрста отказаться от нейтралитета, вторгся в Саксонию, и только тогда Иоганн-Георг, боясь разгула католической реакции в своих землях, отвернулся от императора и соединился с Густавом-Адольфом. Таким образом, ворота в Германию распахнулись. Вслед за Бранденбургом и Саксонией и другие протестантские княжества стали отдаваться под защиту шведского короля. Уничтожив армию Тилли 17 (7) сентября 1631 г. при Брейтенфельде (близ Лейпцига), Густав-Адольф почти беспрепятственно устремился в Западную и Южную Германию.

Так можно вкратце резюмировать основное содержание многих томов, написанных на эту тему исследователями, преимущественно немецкими. Но нетрудно заметить однобокость и противоречивость этой немецкой концепции. Получается, что Густав-Адольф вовсе не был ни победителем, ни завоевателем в Германии. Не он сломил упорство обоих курфюрстов, а один неразумный Тилли. Инициатива всех событий исходила исключительно от немецких князей и немецких полководцев. Шведский король не вторгся в Германию, а только ждал, когда его туда впустят. Что это мнение не содержит в себе полной истины, становится очевидным от одного сопоставления: как же мог бы Густав-Адольф разгромить сильную армию Тилли, если он не мог оказать военного давления ни на Саксонию, имевшую весьма незначительную армию, ни на Бранденбург, почти вовсе не имевший армии?

Все изложенное выше помогает правильнее понять поведение Густава-Адольфа в течение этого первого года войны. Мало сказать, что он ждал решения Москвы и всеми возможными средствами торопил это решение. Со своей обычной неистощимой энергией он в то же время искал других возможностей предохранить свой тыл от польской опасности. Приглядываясь к содержанию и тону его переговоров с Георгом-Вильгельмом Бранденбургским [416], мы видим, что Густав-Адольф определенно предназначал Бранденбургу род заслона против Польши, когда шведская армия углубится в Германию [417]. Ясно, что при этом надо было искать дружбы бранденбургского курфюрста и скорее заискивать перед ним, чем действовать военной угрозой, ибо союзник, приобретенный силой, всегда оставался бы ненадежным (как позже Саксония). Если дружба Бранденбурга (усиленного шведскими гарнизонами) нужна была Густаву-Адольфу для отпора Польше, то недружелюбие Бранденбурга в случае военного выступления Польско-Литовского государства было бы равносильно катастрофе: неминуемо образовалась бы коалиция из Речи Посполитой, Бранденбурга и Дании. Иными словами, мы можем утверждать, что политика Густава-Адольфа в отношении Бранденбурга должна быть поставлена в один ряд с целой серией других его отмеченных выше попыток и проектов решения польской проблемы: выдвижение против Речи Посполитой Трансильвании, Крымского ханства, Турции и т. д. Бранденбургский проект оказался ничуть не реалистичнее, чем все остальные проекты, кроме русского. Неумный и трусливый, Георг-Вильгельм Бранденбургский держался за пьяницу Иоганна-Георга Саксонского, и оба тем больше хорохорились и упирались, чем вежливее и просительнее обращался к ним Густав-Адольф. Но как только Густав-Адольф перестал нуждаться в их союзе, получив известия о решениях Москвы, он так «цыкнул» сначала на одного, потом и на другого, что оба вдруг стали послушными и изменили свои «политические убеждения».