Борис Поршнев - Тридцатилетняя война и вступление в нее Швеции и Московского государства

Нет никакого сомнения, что Густав-Адольф предназначил именно эту группировку для вторжения в Польшу через Силезию (с базой во Франкфурте), когда выступит Москва и когда основные шведские силы будут находиться уже далеко в Германии.

Мы уже знаем, когда именно Густав-Адольф получил наконец и известия о принципиальном согласии Москвы на его военный план. Первое, известие в конце июля или начале августа — донесение Русселя о поездке в Москву, пересланное через Оксеншерну. Но это была неофициальная информация. Официальный ответ через Мониера и почти одновременно через Мёллера был получен Густавом-Адольфом в самом конце августа, как видно по его письму к Оксеншерне от 29 августа [428]. На этот раз вся накопленная за год и с трудом сдерживаемая энергия разразилась с огромной силой. Густав-Адольф стремительно снялся с лагеря в Вербене, где только что успел заключить союзный договор с ландграфом Вильгельмом Гессенским, и ринулся в Саксонию. Курфюрст Иоганн-Георг, смертельно перепуганный, без малейших возражений отдал ему свое войско и свою страну, найдя благовидный предлог в «обидах» со стороны Тилли, а сам бежал от армии в далекий Эйленбург заливать испуг вином. И уже 17 (7) сентября Густав-Адольф выиграл свою первую великую битву в Германии — Брейтенфельдскую [429]. Сразу же, не задерживаясь, он с невероятной быстротой двинулся через Тюрингию и Франконию на Рейн, затем повернул в Баварию, а саксонскую армию направил в охватывающий марш через Моравию и Чехию.

Но и накануне и после Брейтенфельдской битвы мысли Густава-Адольфа снова не без тревоги обращались к далекой России. Всего лишь за неделю до сражения он пишет новую инструкцию Мониеру, уточняя свой проект согласно запросам московского правительства. 30 августа «в великих полках» подписана и грамота Густава-Адольфа к Михаилу Федоровичу с обещанием любых услуг и рекомендацией на царскую службу нового доверенного лица — Гилиуса Конера [430]. А сразу после Брейтенфельдской победы он с чрезвычайной поспешностью отправляет в Москву специального гонца, который должен был через Мёллера не только передать радостное известие, но и заверить, что Густав-Адольф уже направил одного из своих генералов в Силезию для подготовки вторжения в Польшу.

Анализ этих новых демаршей, как и причины отсрочки русского выступления до 1632 г., выходит за рамки настоящей главы.

История русско-шведских отношений во время «шведского» периода Тридцатилетней войны привлекла к себе пристальное внимание исторической науки как в Швеции, так и в СССР лишь сравнительно недавно. Эта тема, конечно, освещалась уже и раньше в исторических сочинениях, но крайне неполно [431]. Почти одновременно, независимо друг от друга, Д. Норрман в Швеции и автор этих строк в СССР предприняли попытки составить по возможности исчерпывающую картину данных источников по этому вопросу, обратившись и к обильным еще не опубликованным архивным материалам.

Книга Д. Норрмана «Политика Густава-Адольфа в отношении России и Польши во время войны в Германии (1630–1632)» вышла в 1943 г. [432]Это — весьма добросовестная и компетентная: сводка всех фактических данных, какие были доступны автору. Без этого труда отныне не сможет обойтись никто при изучении международных отношений в Восточной Европе в эпоху Тридцатилетней войны. Однако Норрман, широчайшим образом использовавший шведские архивы, не мог воспользоваться русскими архивами и, по-видимому, даже не представлял себе, какой обильный материал по интересовавшей его теме имеется в фонде Посольского приказа. Те русские историки, на труды которых опирался Норрман (В. О. Ключевский, Г. В. Форстен и др.), совсем не пользовались этим архивным фондом и, очевидно, оставили у автора впечатление, что его не существует.

Автор этих строк в 1945 г. начал публикацию серии статей о русско-шведских отношениях того же времени. В условиях военного и послевоенного времени я не мог своевременно получить книгу Норрмана и использовать в этих статьях [433]его материалы. Были использованы лишь те данные шведских архивов по этому вопросу, которые приводились его предшественниками (Вейле, Кронхольмом, Анлундом, Паулем и др.), и опубликованные шведские источники.

В настоящей главе, как и в предшествующих, за основу взяты неопубликованные материалы архива Посольского приказа в Москве. Но теперь я имею возможность более полно, чем прежде, шаг за шагом сопоставлять их с данными шведских источников, благодаря тому, что последние так тщательно выявлены и систематизированы моим шведским коллегой Д. Норрманом.

Русско-польская Смоленская война (1632–1634 гг.) и «шведский период» Тридцатилетней войны в Германии (1630–1635 гг.) — два явления, долго казавшиеся историкам совершенно обособленными друг от друга. Между тем, как свидетельствуют источники, в частности архив русского Посольского приказа, эти две войны находились в теснейшем взаимодействии. Изучая их связь, мы начинаем гораздо лучше понимать историю и той и другой войны.

В чем состояла эта связь, если резюмировать дело в немногих словах? Для Швеции было жизненно необходимо, чтобы Россия сковала, т. е. отвлекла на себя, военные силы Речи Посполитой; без этого условия война с германским императором была бы невозможна для Густава-Адольфа, так как Речь Посполитая по причинам и экономическим, и политическим оставалась для Швеции «врагом № 1» [434]. Что же касается Московского государства, то главной целью его внешней политики в период правления патриарха Филарета Никитича было отвоевание у Речи Посполитой Украины, Смоленщины, Белоруссии. Эта цель диктовала необходимость временного военно-политического союза со Швецией, как ни глубоки были противоречия со Швецией, отнявшей у России прибалтийские владения. Конкретно от союза со Швецией русское правительство ожидало следующего. Во-первых, победа Густава-Адольфа в Германии привела бы к изоляции Речи Посполитой, так как империя Габсбургов была ее главной внешней опорой, была оплотом и в известной мере источником агрессивной политики Сигизмунда III. Во-вторых, через посредство первоклассной военной державы, какой была тогда Швеция, русское правительство могло получить для войны с Речью Посполитой наемных солдат и командиров, военных специалистов, новейшее вооружение; ставка же именно на наемную иноземную армию, по-видимому, диктовалась все еще крайне неспокойной социальной обстановкой внутри Московского государства после крестьянской войны начала XVII в. Наконец, в-третьих, предполагалось, что, вступив в Германию, Густав-Адольф часть своих войск направит оттуда на Речь Посполитую и что последняя, таким образом, будет раздавлена между двумя фронтами — русским с востока и шведским с запада (или, вернее, между тремя, так как одновременно предполагалось вторжение Турции с юга).