Тоби Уилкинсон - Древний Египет. Подъем и упадок [калибрятина]

«Ослепительному светилу всех земель» требовался впечатляющий эффект, чтобы придать совершенство великому празднику царственности. Нового города и фантастического дворца посреди священного пейзажа было недостаточно для главного юбилея. Аменхотеп вспомнил, как двадцать лет назад подарил своей жене Тийе озеро, и это натолкнуло его на мысль. Хотя новый проект уже превосходил все, что он задумывал до тех пор, царь приказал дополнительно вырыть по обе стороны Нила две гавани. Каждая была около полумили в длину и с четверть мили в ширину. Огромные объемы грунта, вынутого при создании западной гавани, употребили для создания на прилегающей равнине искусственной платформы под строительство юбилейного города. В наше время от западной гавани (Биркет-Хабу) сохранилось углубление, обозначенное рядом мусорных куч, ее размеры можно оценить лишь с воздуха. Восточная гавань полностью исчезла под натиском разрастающегося города Луксор – но была еще вполне различима, когда Наполеон посетил Египет. Ему наверняка понравилась эта идея [197]. Аменхотеп желал создать максимально величественные декорации для главной церемонии юбилея.

Утром назначенного дня придворных, сановников, друзей царя и знать призывали во дворец. Здесь царь щедро одаривал их золотыми ожерельями, золотыми же украшениями в виде уток и рыб (те и другие служили действенными амулетами плодовитости), а также особым праздничным убранством – лентами из зеленого льняного полотна. Затем они вместе со своим государем участвовали в обильной утренней трапезе, после чего поступало распоряжение покинуть дворец и отправиться в гавани. Тут им демонстрировали впечатляющую картину царского могущества и божественной царственности: Аменхотеп III и Тийе появлялись на берегу реки в золоте с головы до ног, сияющие подобно солнцу. В восточной гавани они всходили на борт судна, представлявшего точную копию «утренней» барки бога солнца. Избранные придворные брались за канаты на носу и медленно тянули барку, воспроизводя ежедневное чудо явления бога-солнца на небесах поутру. Затем действо перемещалось в западную гавань, где царь с супругой появлялись вновь, на этот раз – чтобы перейти в «вечернюю» барку бога солнца. Вельможи брались за канаты на корме, и сцена повторялась, символизируя нисхождение бога-солнца во мрак подземного мира на закате. Распорядитель празднества имел все основания позднее хвалиться, что «многие поколения со времен наших предков не видали такого празднования юбилеев» [198].

Аменхотеп III отметил и второй юбилей, и третий, добавляя всё новые монументальные строения и ритуалы. Однако на тридцать восьмом году своего удивительного правления, в 1353 году, он умер – по неизвестной причине, совершенно неожиданно, не дожив даже до пятидесяти лет. Шок, испытанный народом, уже успевшим поверить в бессмертие царя, про которое утверждали жрецы и царский двор, был, наверное, очень силен. Но никому и присниться не могло, какие потрясения ожидают страну при наследнике Аменхотепа.

Ослепительное солнце Египта закатилось. Когда оно поднялось вновь, лучи его стали жестокими, обжигающими.

Глава 14. Царский переворот Новая заря

В хрониках Древнего Египта есть фигура, о которой рассуждают и спорят больше, чем обо всех остальных. Этот человек в равной мере вызывает симпатию и отвращение. От романистов до оперных композиторов – мало кто мог устоять перед его образом. За свою относительно короткую жизнь он все перевернул в Египте; но его решительные реформы получили задний ход сразу после его смерти. Он поднял институт монархии на новую высоту; но никто не ожидал, как он будет править.

Его звали Эхнатон (1353–1336), и он был царем-еретиком – самым противоречивым и загадочным из фараонов, инициатором царского переворота. Семнадцать лет его правления и беспокойное десятилетие после него были, пожалуй, наиболее смутным, динамичным и странным периодом египетской истории. В основе его лежали личные, радикальные убеждения царя, которые, в случае успеха, могли бы изменить не только историю Древнего Египта, но, быть может, и все будущее человечества.

В течение славного правления Аменхотепа III наследником долго считался Тутмос, старший сын царя, названный, по традиции царской семьи, в честь деда и прапрадеда. О втором сыне, Аменхотепе (как его тогда звали), мало что было известно до безвременной смерти Тутмоса; но после этого печального события место наследника занял младший брат. От Тутмоса не осталось других памятников, кроме украшенного затейливой резьбой каменного саркофага его любимой кошки. А брату его было суждено преобразить Египет за срок жизни одного поколения.

Новый преемник царя не мог не присутствовать на великолепных праздниках сед своего отца, и они явно оказали на него глубокое воздействие. Их блестящие солярные образы, видимо, особенно сильно повлияли на творческое воображение юноши. Но если мысли о радикальном изменении идеологии и посещали тогда Аменхотепа-младшего, поначалу это никак не проявлялось. Наоборот, взойдя на трон под именем Аменхотепа IV, он повел себя, как и следовало благочестивому сыну: позаботился о завершении великолепного портала в Ипет-Сут, начатого постройкой при его отце. Он даже добавил сюда свои рельефы, выдержанные во вполне традиционном стиле и изображавшие его как истребителя врагов Египта.

Также следуя примеру отца, он основал в Нубии новый город с храмом Амона-Ра, царя богов. Его поздравляли с восшествием на престол: с далекого Кипра царь Алашии прислал Аменхотепу IV письмо и подарок – сосуд с «благовонным маслом» [199].Казалось, все готово для еще одного славного правления в духе династии. Подданные империи тоже оказали ему надлежащие почести. Весьма подобострастное письмо пришло от вассального правителя Тира, со всеми обычными льстивыми формулами:

«Я припадаю к ногам царя, владыки моего, семью семь раз. Я – прах под сандалиями царя, владыки моего. Господин мой, ты – солнце, светящее над всей землею изо дня в день…» [200]

Возможно, такого рода обращения и привели Аменхотепа IV к новым идеям. Не прошло и года от воцарения, как он показал, на что способен, провозгласив программу строительства столь же серьезную, как отцовская. В каменоломнях Джебель эль-Силсила, где добывали песчаник, закипела работа; никогда прежде сюда не присылали столько работников, набранных по всей стране по царскому приказу.

Колоссальные здания, набитые под завязку статуями царя, конечно, уже не были новинкой, и за последние десять лет правления Аменхотепа III в Фивах привыкли к монументальному строительству. Но Аменхотеп IV задумал нечто неслыханное. Его внимание было сконцентрировано на одном объекте, а именно – на храме в Ипет-Сут, точнее – на пустующей равнине вне священной ограды, близ ее восточной стены.