Серик Шакибаев - Чрезвычайная комиссия

5 ноября.

Поступило сообщение из Денисовки, что большинство бандитов переловлено, выяснено, что главарями банды являются: командир — Макаров, его заместители — есаул Старжевский («Золотой зуб») и учитель Звягинцев. Положение в районе в данное время безопасное.

Однако, как показали последующие события, банда Макарова продолжала еще действовать.

В целях борьбы с бандитизмом в стране создавались части особого назначения (ЧОН), которыми руководили военные советы, состоявшие из секретаря комитета партии, командующего ЧОН, представителей ЧК и военкома.

Ликвидация бандитизма стала всенародной задачей. Преследование банды, часто без средств передвижения, не всегда достигало цели. Чтобы нанести ощутимый удар, надо было предварительно разведать места расположения врага, его вооружение, количество бандитов. Следовало еще и выявить и обезвредить их пособников среди населения. Словом, необходимо было решать сразу множество задач.

Приказ № 1 по войскам отрядов особого назначения республики обязал командование частей немедленно приступить к организации разведки. Для этой цели предлагалось выделить из каждого отряда полкового состава по пять, батальонного и ротного состава — по три наиболее развитых партийных товарища и организовать информационно-разведывательную службу {69} 69 КОГА, ф. Р-9, оп. 2, д. 1, л. 21. . В этой работе основную организаторскую роль должны сыграть органы ЧК.

В Кустанайском областном партийном архиве обнаружено сообщение Денисовского штаба в уездный партком о том, что 29 сентября вернулся разведчик Токмаков, который был в селе Брединском и присутствовал на совещании руководителей бандитов, где есаул Звездин, он же Звягинцев, «проводил идею против коммунизма…» {70} 70 Партархив Кустанайского ОК КП Казахстана, ф. 1, оп. 2, д. 35, л. 99.

Этот факт имел прямое отношение к борьбе против банды Макарова, оперировавшей на территории Кустанайской губернии. Хотелось, естественно, найти более подробные данные об этом эпизоде.

Однажды, просматривая очередную почту, я обратил внимание на заявление А. М. Тетерятника, поступившее из Миасса Челябинской области. Заявитель сообщал, что в 1921—1922 годах он работал в Кустанайской губчека и просил выслать ему справку об этом. Обычная просьба. Но для меня она явилась радостной находкой: разыскиваю старых чекистов, а тут вдруг один из них объявился сам. Через несколько дней сотрудник, которому я направил заявление на исполнение, зашел ко мне и положил на стол ответ на подпись. Читаю: «…Данных о Вашей работе в Кустанайской ГубЧК в 1921—1922 гг. не обнаружено…» Я не подписал бумагу, вернул ее сотруднику и попросил еще раз просмотреть документальные материалы. При этом назвал город, где могло храниться личное дело Тетерятника. Прошло не так уж много дней, как оно поступило к нам. Так я узнал, что Афанасий Мефодьевич Тетерятник был участником кустанайского краснопартизанского восстания, после подавления которого некоторое время находился на нелегальном положении, а в августе 1919 года вступил в Красную Армию. В 1920 году принят в партию и переведен на работу в Особый отдел Восточного фронта. Затем при расформировании отдела по личной просьбе был откомандирован в Кустанайскую губЧК. Положительный ответ ушел по соответствующему адресу. Однако один штрих из биографии чекиста-заявителя не выходил из моей головы. Тетерятник в 1920 году был заслан Особым отделом в банду Макарова, пробыл там около недели, задание выполнил. В то время ему был двадцать один год.

В начале 1975 года я написал ему письмо. Скоро получил ответ. Писала дочь Афанасия Мефодьевича, сообщала, что отец болен, но по выздоровлении обязательно пришлет воспоминания. Прошло более двух лет прежде чем у нас завязалась наконец переписка.

«В 1919 году, — писал Афанасий Мефодьевич, — я был красноармейцем отдельного батальона 35-й дивизии 5-й армии. После взятия Красной Армией города Омска два взвода нашей роты были перебазированы в Брединскую станицу Челябинской губернии. Наш отряд стал именоваться Брединским боевым участком.

В июне 1920 года к нам прибыл военком батальона 35-й дивизии Иванов. Я выбрал удобный момент и доложил ему, что хозяин дома, в котором я квартирую, под большим секретом предложил мне уйти из Красней Армии в отряд «спасения родины» и посоветовал подговорить еще двух-трех человек, но не больше. Военком дал указания, как мне вести себя с заговорщиком. Иванов побыл еще день или два, дал приказ командиру боевого участка перебазироваться в Троицк. А мне надлежало сразу же явиться к нему в штаб. Отряд стал собираться в поход. Хозяин дома спросил меня, намерен ли я бежать. Я ответил уклончиво: мол, не знаю, если уйду, то должен быть полностью уверен в том, что меня возьмут в отряд «спасения родины», да и время подходящее нужно выбрать. Ему понравилась моя рассудительность, и он сказал, чтобы я ночью пришел к его дому, если удастся, могу привести двух-трех человек.

В Троицке я явился в штаб к Иванову и поехал с ним в Особый отдел ЧК, где подробно все доложил. Меня выслушали начальник Особого отдела Деревнин и его заместитель Казаков. Затем меня направили в распоряжение военкома отдельного кавалерийского дивизиона Кузнецова для несения службы. Через месяц тот вызвал меня, и мы выехали с ним в Особый отдел. Я зашел в кабинет Казакова, где сидел еще один товарищ, с которым мне предстояло внедриться в банду. Казаков провел с нами инструктаж, разъяснил задачу, проинформировал о кровавых делах банды, предупредил, чтобы мы вели себя осторожно в ее логове, запретил вести какие-либо записи. В заключение сказал, чтобы мы в Полтавской станице уточнили с военкомом Пономаревым свой маршрут.

Мы двинулись в Брединскую станицу. Ночью я постучал к бывшему хозяину квартиры. Он вышел и подробно описал маршрут, разъяснил, как вести себя с главарями банды. Нам следовало идти к Аненской станице, углубиться в лес, передвигаться ночью. Если кто увидит нас и спросит, куда идем, отвечать: «Наниматься в работники». Если задержат вооруженные люди и отправят на хутор, говорить то же самое. В хуторе нас продержат два дня, затем отправят на базу. Там нас будет допрашивать человек лет сорока, среднего роста, без усов, но с бородкой клинышком. Ему надо сказать: «Здесь станицы богатые, в работники нас послал сюда Степанов». Он спросит: «Сотник?» — Ответ: «Да».

Мы вышли ночью. Мой товарищ сказал мне, что он пойдет в другое село. На второй день мы расстались. Шел я недели две. Однажды на поляне увидел группу всадников и побежал в кусты. Двое бросились за мной. Догнали, спросили, куда иду. Я ответил, что в станицу, наниматься в работники. Они о чем-то поговорили между собой, и, должно быть, старшой, распорядился: «Отправь его к атаману станицы. Он там правду скажет». Второй казак, вооруженный шашкой и винтовкой, повел меня к хутору. Зашли мы в избу. Там сидели женщина и мальчик лет десяти. Я узнал, что это заимка моего конвоира. Проработал я на него два дня. Затем приехали к нему двое: один на телеге, другой верхом. Забрали меня. Везли лесом почти всю ночь. Привезли к каким-то строениям. Я увидел на полянке около десяти человек и шесть-семь лошадей. Меня завели в землянку, заперли. Просидел полдня. Потом повели в большую землянку и втолкнули в небольшую комнату. Там сидели двое мужчин. У одного бородка клинышком. Он и начал меня допрашивать. Кричал, угрожал револьвером, обещал повесить. Я твердил: