Станислав Чернявский - Алексей Комнин - спаситель Византийской империи

Но договор с турками, если он существовал, был плохо прописан. Алексей рассматривал уступку земель как временную меру. Он мечтал вернуть малоазийские провинции. Там была его родина, там находилось имение деда, там он начинал военную карьеру, сражаясь против Урселя и кесаря Иоанна. Да и граница не была демаркирована. Трапезунд и Антиохия оставались во владениях империи. Но очень скоро выяснилось, что на эти земли претендуют сельджуки. К тому времени Сулейман захватил главные города на полуострове. Ему подчинялись Иконий и Филомелий, Анкира и Атталия. А самое главное — он захватил богатую и многолюдную Никею, вышвырнув оттуда греческий гарнизон Мелиссина.

Никея была крупным городом исторической области Вифиния. На эту провинцию и на этот город претендовал сам Алексей: император хотел обезопасить Константинополь с востока. Сулейман, однако, не думал уступать. Эти недоговоренности привели к новым конфликтам. Обе стороны жаждали округлить владения за счет соседа. Вчерашние союзники сделались врагами. Преимущество было, однако, на стороне сельджуков, и вот почему.

Отношение ромеев к туркам не отличалось непримиримостью. Сельджуков охотно привлекали на военную службу, крестили, позволяли делать карьеру. Мусульманских эмиров приобщали к ромейской культуре, с ними то воевали, то союзничали.

Турки в своих отношениях с византийцами поступали гораздо хитрее и эффективнее. Они просачивались в империю, захватывали города и деревни. Причем с местным населением обходились первое время очень лояльно. Снижали налоги на занятых территориях, заигрывали с христианским духовенством, добивались его поддержки. Зато потом, когда власть мусульман укреплялась, начинались гонения на православных и тотальное ограбление территорий. Церкви превращались в мечети, а христиане — в райят (скот). Даже сейчас достаточно проехаться по Турции или Северному Кипру, чтобы убедиться в отсутствии толерантности. Бывшие православные храмы удачно дополнены минаретами, и с них звучит тягучий призыв азанчи . О том, что эта страна когда-то была православной, нет и речи. Между тем у православных считается правилом хорошего тона держать на своей территории мечети и заботиться о правах мусульман.

Еще в X веке император Никифор II Фока понял опасность ислама для Византии и думал объявить крестовый поход. То есть войну насмерть, нечто вроде христианского джихада. Однако базилевс не нашел понимания у церковных иерархов. Считалось, что идея борьбы за веру чужда истинному христианству. За веру можно было лишь принять мученический венец. Никифор не получил от Церкви благословения на свой крестовый поход. Впрочем, это не помешало ему вырезать несколько мусульманских городов в Сирии. Однако подобная практика скоро закончилась. Верх снова взяла лояльность.

Итак, Византию погубили интернационализм и терпимость к другим нациям. Сами по себе это отличные качества. Но не в тех условиях, когда враги стремятся уничтожить тебя и твой народ. Тогда уместны любые лозунги — отечественной войны, крестового похода, войны на уничтожение или чего-то еще.

Впрочем, византийцы не могли стать другими. А значит, были обречены на гибель в том суровом мире, который сложился вокруг них.

И вновь диалектика. Толерантность не означала капитуляцию. Империя не сдавалась. Она мужественно сражалась, чем продлила себе жизнь почти на четыреста лет. После чего империю окончательно «оптимизировали».

Но прежде чем перейти к сражениям, расскажем еще немного о дворцовых делах.

Мелиссин получил титул кесаря — второй по значению в империи. Однако Комнины не были бы Комнинами, если бы не обманули своего родича. Сделано это было тонко, я бы даже сказал, интеллигентно.

Алексей изящно отодвинул Мелиссина. Дело было так. Молодой император придумал новый титул для своего брата Исаака и сделал его вторым после базилевса. А кесаря в славословиях автоматически отодвинули на третье место. Иначе говоря, Комнины выполнили свои обязательства перед Мелиссином. Он действительно стал кесарем. Но кесарский титул постепенно лишился былого значения. Заметим мягкость политики императора. Мелиссина не казнили за то, что много знал, не постригли, не ослепили. Всего лишь обманули, и с юридической точки зрения все выглядело безупречно. Таковы были нравы тогдашней цивилизованной Византии.

Что касается Исаака, то его титул назывался « севастократор » и состоял из двух греческих слов: « севаст » — это порусски «священный» (по-латыни будет «август»), « автократор » — «самодержец». Получается « август-самодержец ». Это словосочетание ставило Исаака лишь чуть-чуть ниже самого императора. Так Алексей хотел примириться с братом и обеспечить его верность. Вроде бы они должны были править вдвоем. Хотя на самом деле реальная власть не принадлежала ни тому, ни другому. Ее отдали матери — Анне Далассине.

После переворота Анна сделала вид, что хочет отправиться в монастырь, так как дело всей жизни сделано — сын возведен на престол, Дуки отстранены. Однако Алексей удержал мать и оставил ее при дворе. Анна управляла дворцом и всей империей. В тех условиях это было целесообразно. Алексей часто находился в походах. Ему требовался прочный тыл. Такой тыл обеспечивала Анна Далассина. В решающий момент она спасала государство, разделяя ответственность за него с сыном. В чем состояли ее государственные обязанности, неясно. Внучка этой женщины Анна Комнина пишет, что бабушка управляла двором и занималась исправлением нравов. Но это была лишь часть обязанностей Далассины.

Через некоторое время Алексей закрепит ее полномочия специальным указом. Это был беспрецедентный случай в византийской истории. Женщина вознеслась к вершинам власти, не имея никакого отношения к прежней династии, и управляла страной долгие годы, не занимая никакого официального поста. Было много случаев, когда странами правили королевы или императрицы, но случай Далассины — действительно уникален.

В это же время, вскоре после переворота, была отстранена от власти императрица Мария. Новые правители пришли к выводу, что она им больше не требуется.

Но Мария как-никак оставалась законной царицей. Требовался какой-то спектакль, чтобы удалить ее под благовидным предлогом. Тогда Анна Далассина придумала устроить покаяние Алексея I.

Принцесса Анна передает семейное предание, которое сложилось по этому поводу. Якобы однажды вечером Алексей I явился к матери и стал ей плакаться. «И вот он является к матери, делится с ней достойными одобрения душевными муками и просит указать ему способ исцелиться и избавиться от угрызений совести». Далассина заключила царственного отпрыска в объятия и «радостно выслушала его слова». Тотчас она посоветовала, что надо делать. Пускай Комнин покается перед Церковью, как простой мирянин, и заслужит прощение. Казалось бы, при чем здесь императрица Мария? Но не будем спешить.