Павел Уваров - Варфоломеевская ночь: событие и споры

Одна из главных слабостей магистратов состояла в неспособности контролировать городскую милицию. По этому поводу я также расхожусь с Жаном Луи Буржоном.

Нет сомнений, что буржуазная милиция должна нести серьезную ответственность за убийства и грабежи Варфоломеевской ночи. Но я не согласна с утверждением Буржона, что в действиях милиции было своего рода единодушие, что ее роль была организованной и направлялась свыше — возможно, самими Гизами — и, главное, что ее действия были направлены против короля едва ли не в большей мере, чем против гугенотов [187] Bourgeon J.-L . L’assassinat de Coligny. P. 80–83, 88–89, 105–107, 118–119; Idem . Charles IX… P. 63–65. . Встречаясь во всех публикациях Буржона, эти аргументы обобщены в его последней книге "Карл IX перед Варфоломеевской ночью".

"Это парижское восстание представляется мне с самого начала и до конца полностью контролируемым; возможно, никогда во всей истории столицы не было ни одного городского движения, организованного и проведенного с большим воодушевлением и массовостью. И действительно, знаем ли мы о мятежах, которые руководились столь совершенным союзом реакционных сил — армии, духовенства, дворянства и буржуазии? Задача перебить как можно больше гугенотов была не столько самоцелью, сколько крайним средством (коль скоро прочие оказались недостаточны), чтобы заставить правительство радикально изменить свою политику как во Франции, так и в Европе" [188] Bourgeon J.-L . Charles IX… P. 64. .

Данное утверждение о единодушном, согласованном и организованном характере восстания парижской буржуазии не может быть принято. Оно покоится по меньшей мере на трех шатких посылках: 1) мнимое торжество милиции и буржуазии; 2) мнимое единодушие участников избиения гугенотов; 3) недоказанный заговор против короля.

В книге "Под крестом" я подробно рассмотрела рост радикальных настроений в среде парижской милиции. Я заметила, как и Дени Рише, что со времени ее возникновения в трудный период после убийств в Васси [1562 г.] задачи буржуазной милиции были противоречивы: "разыскивать и задерживать подозреваемых в ереси и охранять порядок перед лицом яростного католического насилия". Эта двойственность "отражала различие между самосознанием милиции и функцией, которую ей предназначали верховные власти" [189] Richert D . Aspects socio-culturels des conflits religieux à P. dans la seconde moitié du XVIe siècle // Annales: economies, sociétés, civilisations. 1977. № 32. P. 772; Diefendorf B . Beneath the Cross… P. 160. . Парижские магистраты с трудом контролировали милицию в ходе первых гражданских войн и с еще большим трудом принуждали ее сложить оружие в мирное время. В рядах милиции появились сторонники жестких мер. Осмелев от сознания своей власти, эти воины почти ежедневно патрулировали город с флагами и барабанами в поисках отступников от веры. Они искали по домам запрещенную литературу и активно участвовали в преследовании гугенотов. "Рьяные", правда, составляли в милиции незначительное меньшинство. На долю лишь четырех человек пришлось более 40 % из 572 арестов за религиозные преступления, совершенные между октябрем 1567 и октябрем 1572 г. Именно эти люди обвинялись в жестоких насилиях в ходе Варфоломеевской ночи [190] Diefendorf B . Beneath the Cross… P. 161–169. .

Однако большинство членов милиции в свой черед несли ночной дозор или охраняли городские ворота, но почти не участвовали в арестах. Более того, самые активные члены милиции редко относились к видным городским или судебным чинам. Городские власти получали постоянные жалобы как раз на то, что местная элита пренебрегала несением дозорной службы и охраной ворот. "Нежелание "добрых буржуа" регулярно участвовать в действиях городской стражи оставило милицию в руках ее более радикальных членов и усилило стремление ставить католическое рвение выше задачи поддержания общественного порядка. Уже осенью 1562 г. воинствующее ядро городской стражи настолько отождествило себя с католическим делом, что ряд капитанов милиции были готовы проверить религиозную благонадежность высших судебных магистратов. Уверяя, что члены Парламента посещают тайные богослужения, капитаны требовали, чтобы этих людей лишили чинов и вынудили покинуть город" [191] Ibid. Р. 162–163. .

Мятежный дух отдельных деятелей милиции, усиленный религиозным рвением и новым сознанием своей власти, возрос за десять лет между первой религиозной войной и Варфоломеевской ночью. К 1572 г. милиция оказалась сильно разобщенной и ненадежной. Городские чиновники не могли рассчитывать на ее повиновение приказам. Но это не значит, что милиция полностью переметнулась к Гизам; раздоры в ее рядах означали, что она не являлась надежным орудием ни для кого. Часть головорезов из состава милиции участвовала в бойне, но мы не должны их отождествлять со всей милицией, не говоря уже о парижской буржуазии.

Далее, я готова отстаивать свое мнение, что радикалы верили и должны были верить в то, что приказ к избиению исходил от короля. Господь даровал королю карающий меч, и именно его дозволение (или вера в данное им дозволение) развязало народное насилие [192] Ibid. Р. 99, 176. . Буржон утверждает обратное, ибо, по его мнению, эта преданность королю не согласуется с сознательным попранием королевского авторитета, на котором он создает "восстание" Варфоломеевской ночи [193] Bourgeon J.L . L’assassinat de Coligny. P. 117–118. .

Наконец, Буржону не удается обосновать свое главное обвинение парижской буржуазии в восстании против короны. События и действия, описанные в его книгах и статьях, не создают убедительного образа города, охваченного мятежом против королевской власти, не говоря уже о восстании, которое должно стоять "в одном ряду с 1588, 1648, 1789 гг." [194] Ibid. Ясных свидетельств того, что кто-либо усматривал в деяниях Варфоломеевской ночи — убийстве гугенотов — способ политического или экономического воздействия на короля, просто не существует.

Более того, доверие читателей не может не быть ослаблено постоянными утверждениями Буржона, будто он обладает каким-то средством, позволяющим отделить истину от фантазии. Лишь он сам (и те, кто согласен с его мастерским рассказом) может определить, какие фразы в том или ином документе правдивы, а какие намеренно фальсифицированы, чтобы сбить нас со следа. Именно такова его "расшифровка" "Истории" Жака Огюста де Ту [195] Bourgeon J.L . Une sourse sur la Saint-Barthélemy… P. 512–513. Здесь он описывает свое "филигранное прочтение" или "расшифровку". Я разделяю скептицизм Дени Крузе в отношении длинной цепи гипотетических выводов, которые якобы позволяют Буржону обнаружить скрытую историческую истину: Crouzet D . La Nuit de la Saint-Barthélemy… P. 430–444. .

Поскольку доказательства в поддержку его теории восстания столь слабы, Буржон то и дело говорит о всеобщем умолчании, о грандиозном заговоре в целях сокрытия правды с участием Парламента, городских чинов и буржуазных хронистов [196] См., например: Bourgeon J.-L . La fronde parlementaire… P. 64–65. Речь идет об отсутствии какого-либо указания в регистрах Парламента о событиях между 16 и 27 августа 1572 г.: "Это полнейшее молчание о парламентской жизни в течение десяти решающих дней, конечно, скрывает тайну. Что может быть настолько щекотливым, чтобы нуждаться в сокрытии, какой постыдный секрет замалчивается "подобным образом?" Он считает совершенно доказанным, что лишь некие "серьезные мотивы" должны объяснять "эту всеобщую самоцензуру, широкий заговор молчания", и делает вывод, что здесь "скрывается ключ к Варфоломеевской ночи; подменяя целую страницу своей истории, Парламент выдает себя: именно собственную ответственность он пытается стереть таким образом". Язык Буржона здесь столь же напыщен, сколь теория "вины по умолчанию" необоснованна. Более того, он не вполне честно обходится с читателем. Он прекрасно знает, что регистр уголовного суда Турнель объясняет это молчание обратным переездом во Дворец (см. выше, примеч. 19), но прячет эту ссылку в другом месте, не упоминая о ней здесь. Если бы он в самом деле изучал Турнельский регистр, как он указывает в своем примеч. 4, то заметил бы, что в нем прямо говорится о смерти Колиньи и других протестантов 24 августа, и их смерть приписана необходимости искоренить гугенотский заговор против короны. (AN. Х2А 1203, 24 August 1572; и вновь я благодарю Элизабет Браун и Мари Ноэль Бодуэн-Матузек за предоставление мне этой ценной справки.) . Выходит, что чем меньше у нас доказательств какой-либо теории, тем более ей надлежит доверять. Я могла бы серьезнее отнестись к доказательствам "по умолчанию", если бы Жан Луи Буржон объяснил, зачем кому-то понадобилось утаивать сей факт, коль скоро 1572 г. стал таким триумфом буржуазии над короной. К чему замалчивать эту победу вместо того, чтобы ее превозносить? Каковы же тогда выгоды победоносной буржуазии от подобного триумфа?