Виталий Пенской - «Ливонский» цикл

На прощальном обеде ливонцев усадили за стол и подали им пустые блюда, после чего « безделных » послов и их свиту буквально взашей вытолкали с занимаемого ими двора в Москве. Несолоно хлебавши послы отправились в дальнюю дорогу. По пути с ливонцами, обгоняя их караван, следовали казавшиеся нескончаемыми колонны русских войск: конные дети боярские и татары, стрельцы и казаки на санях, обоз и артиллерия-наряд. До вторжения русских войск в Ливонию оставались считанные дни.

К организации похода на непонятливых ливонских «немцев» за «их неправды» в Москве отнеслись серьезно. Посланная рать должна была продемонстрировать магистру и прочим ландсгеррам и мужам Ливонии, да и не им одним, что царь не шутит и что в его силах вообще стереть « землю Ливоньскую », обратив ее в прах и пепел. Летопись передает подробную роспись рати, явно заимствованную из разрядных записей, которые велись в Разрядном приказе.

«Царь и великий князь отпустил ратию на маистра Ливонскаго и на всю землю Ливоньскую за то, что целовали крест государю дань принести по гривне с человека с Юрьевской области и в ыных земьских делех да не исправили по перемирным грамотам на в чом и дани не привези и, на чом целовали, в том в всем солгали».

И за ту их ложь и неисправление воевать «Ливоньскую землю» отправились

«в болшем полку царь Шигалей (Шах-Али, незадачливый казанский «царь»), а бояр и воевод князь Михайло Васильевич Глиньской да Данило Романович (царские родственники — брат матери Ивана и царский шурин), да Черкаскые князи Сибок з братиею».

Это Большой полк, а

«в передовом полку царевич Тахтамыш (еще одна наизнатнейшая персона — чистокровнейший Чингизид из рода астраханских «царей», двоюродный брат Шах-Али и кандидат на крымский стол), а бояр и воевод Иван Васильевич Шереметев Болшой да Олексей Данилович Басманов (два героя битвы при Судьбищах), да Черкаские князи князь Иван Маашик з братьею; да в передовом же полку Данило Адашев (брат всесильного в то время временщика Алексея Адашева), а с ним Казаньские люди ис Казани и из Свияги и из Чебоксар, и Черемиса и новокрещены».

В полку правой руки, согласно росписи, был

«царевич Кайбула (еще один астраханский «царевич», как и Шах-Али и Тохтамыш — потомок того самого Ахмата «царя», приходившего на Угру в 1480 году), а воевод боярин князь Василей Семенович Серебряной да околничей Иван Василиевич Шереметев Меншой; да в правой же руке князь Юрья Репнин, а с ним Городецкие люди, сеит и князи и мурзы; а в левой руке воевод боярин князь Петр Семенович Серебряной да Михайло Петров сын Головин; а в сторожевом полку воевод князь Ондрей Михайлович Курьбской да Петр Петров».

Перечитывая эту роспись, невольно хочется воскликнуть: великой честью почтил Иоанн Васильевич « маистра » и всю « землю Ливоньскую »! « Царь », два « царевича », царский дядя и царский же шурин, брат могущественнейшего временщика, — и это не считая многих горских князей и собственно русских воевод, прославленных во многих походах и боях. Под ними « ходили » 38 сотенных голов (13 — в Большом полку, 8 — в полку Правой руки, 7 — в полку Левой руки, по 5 — в Передовом и Сторожевом полках), командовавших детьми боярскими новгородскими и псковскими и « московскых городов выбором многие ». Татары « ходили » под началом собственных командиров, а те находились под контролем русских «комиссаров». Помимо этого, в состав рати вошли два стрелецких приказа — голов Тимофея Тетерина и Григория Кафтырева. Очевидно, не обошлось без казаков и сборных с Новгорода и Пскова пищальников. По аналогии с другими походами той эпохи можно оценить численность русской рати примерно в 12–14 тысяч « сабель » и « пищалей », не считая « кошевых людей », которых было не меньше 4–5 тысяч человек.

Любопытно сравнить эти примерные цифры с теми данными, которые содержатся в ливонских источниках. Ливонские хронисты по старой доброй традиции изрядно преувеличили размер царской рати. Иоганн Реннер писал, к примеру, о 65 тысячах московитов, Франц Ниенштедт — о 40 тысячах. В переписке же орденских должностных лиц друг с другом цифры приводились иные, существенно меньшие. Орденские комтуры и фогты доносили, а допросы пленных подтверждали их сообщения, что московитов было от 21 до 33 тысяч бойцов, в том числе тысяча аркебузиров- schutzen , по большей части конных. Всадники, многие окальчуженные, были вооружены копьями, луками и саблями. А вот тяжелой артиллерии у московитов не было: с ними находилось всего лишь 3 дюжины « telhakenn », или « röre », — тяжелых мушкетов-гаковниц, легких орудий либо же фальконетов.

Если отбросить заведомо преувеличенные сведения из ливонских хроник, то в орденской переписке сведения о численности русской рати если и были завышены, то не слишком сильно. Особенно если учесть, что у страха глаза велики, а государевым ратникам перед походом строго-настрого наказывалось в случае пленения сообщать неприятелю, что « нам, молодым людем, ведати о нем (московском войске) нелзе», но известно им, что «войско московское велико ».

Задача, которую Иван Грозный поставил перед своими стратилатами и воинниками, прямо вытекала из максимы «война есть продолжение политики иными средствами». Если не удалось добиться своей цели в ходе переговоров, значит надо менять способы ее достижения. Да и в конце концов, раз государь обещал сам явиться за затребованной и обещанной данью, надо исполнить свое слово, а заодно и показать всем, в том числе великому князю литовскому и королю польскому Сигизмунду II, да и шведскому королю Густаву тоже, что с московским государем шутки плохи.

Чтобы ливонцы прочувствовали на своей шкуре, что худой мир лучше доброй ссоры, «царь» Шах-Али и государевы воеводы должны были, вступив в ливонские пределы, « роспустить войну ». За многие десятилетия «общения» с татарами русские хорошо усвоили эту манеру ведения войны. Ее суть можно представить себе, к примеру, из описания, оставленного польским послом М. Броневским, дважды ездившим в Крым с посланиями от короля Стефана Батория: