Андрей Прокопьев - Германия в эпоху религиозного раскола. 1555–1648

И. В. Андреа был уроженцем Вюртемберга — княжества, одно из первых принявшее учение Лютера. Его дедом был знаменитый Якоб Андреа, один из творцов Формулы Согласия. Молодые годы Андреа провел в Тюбингене в тамошнем Университете, где выказал бурный характер и огромную любознательность. Много путешествовал, побывал в Швейцарии и там, очевидно, ознакомился с основополагающими догматами кальвинизма, что привило к опыту, впрочем, весьма ограниченному, размышлений над проблемами религиозного единства протестантов. Однако в ещё большей степени творческая натура оказалась охваченной мистическими переживаниями времени, духом беспокойства, и, видимо, апокалипсическими мотивами, побудившими рано взяться за перо, стать автором множества стихотворных произведений написанных на добротной гуманистической латыни, мистифицировать явление так называемого «братства розен крой церов» после публикации знаменитой «Химической свадьбы Христиана Розенкройцера» в 1616 г. и двух предшествовавших ей работ, излагавших призыв к «всеобщей реформации всего мира» и возвещавших наступление эры Святого Духа и конца времен («Fama Fraternitatis», 1614 и «Confessio Fraternitatis», 1615), но в конце концов, все последовательней сдвигаться в сторону зрелых размышлений на почве лютеранской ортодоксии. Огромное влияние на зрелого Андреа оказал, видимо, не рукописный вариант «Города солнца» Кампанеллы, как хотелось бы видеть италоцентристским исследователям, а знаменитый труд Иоганна Арндта «Об истинном христианстве» (первое издание 1605 г.), пленивший Андреа глубоким откровением, безукоризненной логикой и внутренней цельностью. Под впечатлением Арндта и под влиянием кропотливой догматической работы в 1619 г. Андреа публикует свой знаменитый трактат об идеальной организации христианского общества. В нем как нельзя лучше отображено единство Церкви и мира всецело на лютеранской основе и мотив строгого изоляционизма, выставлявшего сферу владычества Евангелия единственным островком будущего спасения. Тщательно проработанные детали с головой выдают не только искреннюю надежу на будущее спасение в лоне евангелической догмы, но и отменное знакомство автора с художественными и архитектурными вкусами вюртембергского двора. С 1620 г. служа пастором в местечке Кальв (Calw), Андреа торопился на практике улучшить церковно-административную работу в духе ортодоксальных воззрений, ярко воплотившихся в панегирике своему прославленному деду («Florida Andreana», 1636). В годы войны он разделил горестную долю со своим патроном, следуя за двором Эбергарда III в его эмиграции после 1634 г. По восстановлению мира последние годы свой жизни Андреа, будучи церковным советником и суперинтендантом, всецело отдал восстановлению разрушенных церковных структур, став образцом и символом несгибаемого религиозного подвижничества.

Старая историография, исключая, пожалуй, лишь краеведение, желала видеть в Андреа протагониста гуманистических воззрений и остроумного мистификатора всецело в духе рационализма XIX в., извращая его рукописное наследие. Лишь цикл работ блестящего знатока духовного мира Германии начала нового времени Рихарда ван Дюльмена позволил заново открыть его духовный мир и его «Описание христианского государства». См.: Andreae J. V. Christianopolis. Originaltext und Übertragung nach D. S. Georgi 1741 / Hrsg, von R. van Dülmen. Stuttgart, 1972; Dülmen R. van. Die Utopie einer christlichen Gesellschaft, Johann Valentin Andreae (1586–1654). Stuttgart, 1978.

Призрак мировой державы, вселенской христианской Империи, призывался интеллектуальной элитой Европы. Чем глубже становилась пропасть религиозного раскола, тем сильней общество мечтало о единстве. И тем естественней становилась актуализация проблемы самой Империи на немецкой почве.

Характерным было то, что старая, восходившая к «седому» средневековью дискуссия о сущности Империи обретала в век Реформации ясно выраженный национально-политический окрас. Споры разворачивались как бы на трех уровнях : Империя и Германия (соотношение национального и универсального), Империя в богословской традиции протестантизма и католицизма и Империя как правовая система отношений между императором и сословиями во взглядах лютеранской, кальвинистской и католической политологии.

Национальный угол зрения по вопросу соотношения Империи и Германии имел давние корни. С эпохи Реформации во многом стараниями немецких гуманистов оформилось представление о Священной Римской Империи, основанной на ясно видимом национальном ядре. Оно воплощалось в немецком народе, в «немецкой нации», унаследовавшей лучшие свои добродетели от античных времен. Все более явственным становилось представление о немецком языке как главном связующем начале, объединявшем всех немецких подданных имперского престола. Следствием выступало отчетливое сближение понятий Германия и Империя. Немецкий король — непременный глава всей Империи, немецкое королевство — сердцевина Священной Империи. Современные немецкие историки подчеркивают парадоксальное значение Реформации: вопреки вызванному ею религиозному расколу развитие национального самосознания не только не приостановилось, но и получило мощный импульс. Старая концепция Л. Ранке о якобы имевшим место «национальном расколе» XVI в. ныне почти совершенно отвергнута. Лютер нашел глубокое сочувствие именно своей апелляцией к «немецким» чинам Священной Империи, к сословиям «немецкой нации». Рождение протестантизма шло в тесной связи с развитием национальной идентификации. С другой стороны, и лидеры католического блока, прежде всего Габсбурги, если и не Карл V, то во всяком случае его младший брат Фердинанд I, прекрасно отдавали себе отчет в важности опоры на «немецкий патриотизм» своих подданных. Избрание Карла на имперский престол в 1519 г. ярко иллюстрировало силу патриотических, национальных чувств лидеров сословного форума — курфюрстов Империи. Обострение религиозного вопроса в 40-х гг., совпавшее с новым витком внешних войн с Францией и турками, вызвало и новую волну национально-ориентированной публицистики. Авторы многочисленных памфлетов не только говорили о важности внутреннего единства «немецкой нации», преодолении религиозного противостояния, но и пытались развить систему национальной идентификации немцев.

Мысль о национальном, промысленном свыше единстве не утратила своей значимости и во второй половине века. Идея национальной целостности немецкого королевства играла огромную роль наряду с формулами Аугсбургского мира. В десятилетия водворившегося покоя пропаганда примирения людей разных конфессий, но одной нации, объединенных языком, историческими корнями, укладом жизни, превратилась в важный источник единства Империи как общего для всех сословий Дома. Национальный фактор, щедро прикрашенный сакральной символикой, идеей божественного Промысла, потихоньку становился существенным подспорьем в преодолении кризисов, содействовавшим внутренней консолидации общества. Появилась блистательная плеяда общественных деятелей, подчеркивавших необходимость сохранения внутреннего согласия в «немецкой нации». К их числу следует отнести имперского вице-канцлера в годы правления Фердинанда I и Максимилиана II Георга Зигмунда Зельда (1516–1563), имперского советника Иоганна Ульриха Цазия (1521–1570), начальника имперского налогового ведомства Захария Гайцкофлера (1560–1617) и, пожалуй, самого крупного имперского публициста второй половины века Лазаря фон Швенди (1522–1584).