Артём Федорчук - Фальсификация исторических источников и конструирование этнократических мифов

Между тем националисты сплошь и рядом исходят именно из такого отождествления. Однако, понимая имеющиеся сложности, они пытаются всеми силами создать миф, во-первых, о политическом единстве, основанном на языковом и культурном родстве, а во-вторых, о необычайной древности такого единства. При этом, апеллируя к прошлому, они игнорируют сам принцип историзма и не учитывают специфики разных исторических эпох. Ведь в разные эпохи политическая лояльность имела совершенно разные основания: личная преданность сюзерену или верность своему клану кардинально отличались от современного чувства национального единства, основанного на лояльности равноправных граждан политическим принципам своего государства. Современная нация состоит не из подданных, беспрекословно подчиняющихся монаршей воле, а из полноправных граждан; не монарх и не вождь, а нация в лице её граждан является носителем суверенитета, что предполагает их активное участие в политическом процессе. Ничего подобного ни в средневековых государствах, ни в древних империях не было. Но именно это-то и доставляет неудобства националистам, пытающимся всеми силами убедить своих соотечественников в древности их культурно-языкового единства, якобы совпадавшего с социально-политической общностью. Такое единство рисуется былинным богатырём, уверенно продвигающимся по тропам истории, сохраняя свою самобытность и нетленные ценности. Разумеется, такая модель допускает и некоторые изменения, но отводит им второстепенное место, ибо они не должны ослаблять образ культурно-языковой целостности.

Между тем эта модель расходится с научными знаниями, не подтверждающими столь упрощённый взгляд на исторический процесс. Сегодня на Земле нет, пожалуй, ни одного народа, который бы не имел смешанного происхождения, и о «чистоте расы» говорить не приходится. Занимаясь происхождением народов, профессионалы (археологи, этнологи, физические антропологи, лингвисты) неизбежно обнаруживают у их истоков самые разные группы и традиции, которые, сливаясь, создавали своеобразный синтез, закладывавший основу того или иного народа. Поэтому, вопреки расхожему мнению, самобытность вовсе не является чем-то исконным, уходящим корнями в глубокую древность. Напротив, она формируется во времени из самых разных элементов, часть из которых традиционны, часть являются новообразованиями, а часть заимствованы из соседних культур и переработаны в местной среде. При этом культура, в свою очередь, не представляет собой закрытую систему: она находится в постоянном процессе изменений, а заимствования происходят даже во время военной конфронтации.

Вот почему, как сегодня подчёркивают специалисты, любая культура, в сущности, гибридна [11] Debating cultural hybridity. Multi-cultural identities and the politics of anti-racism. London: Zed Books, 1997; Baumann G. The multicultural riddle. Rethinking national, ethnic, and religious identities. New York: Routledge, 1999. . Иными словами, она состоит из самых разных компонентов, и многие учёные предаются увлекательному занятию по распутыванию хитросплетений, созданных культурным процессом. В итоге они обнаруживают, что особенности, которые сегодня характеризуют тот или иной народ, имеют очень разные истоки и достались ему от тех или иных групп, вошедших в его состав очень давно или относительно недавно. В свою очередь, это позволяет говорить о нескольких разных предковых группах, положивших начало народу. Однако сегодня, когда его представителей объединяет одно и то же название (этноним), они часто верят в своё единое происхождение и уже не помнят или не хотят помнить о гетерогенном составе своих далёких предков. Такая амнезия свойственна современному национализму, отдающему приоритет консолидированной политической нации и нередко наделяющему её гомогенной культурой, призванной легитимировать политическое единство [12] Геллнер Э. Нации и национализм. М.: Прогресс, 1991. .

Между тем так было далеко не всегда. Парадокс состоит в том, что современные консерваторы-традиционалисты, призывающие к консервативной революции во имя восстановления некой «исконной культурной традиции», не желают учитывать, что в традиционном обществе имелись совершенно иные ценности и установки, не признававшие никаких «чистых традиций» и не придававшие ни малейшего значения «чистоте крови». В своё время при изучении тлингитов Юго-Западной Аляски мне довелось навестить семью, хозяйка которой, узнав, что я из России, с гордостью продемонстрировала мне свою генеалогию, подчеркнув, что один из её предков был русским. Сама же она происходила из атапасков. Её сын считался тлингитом, но его жена была белой американкой. Для них самих такие генеалогические связи большой роли не играли, ибо, будучи полноправными членами тлингитских кланов, они считались тлингитами, и никаких вопросов в связи с этим не возникало. Поэтому и дети этой молодой пары были тлингитами. И такая ситуация была для традиционных обществ вполне типичной, ибо там ценили не «чистоту крови» и не приверженность культурной традиции, а включённость в местную социальную организацию. Даже сам интерес этой простой женщины к своей генеалогии является инновацией: упомянутое генеалогическое древо было создано для неё одним американским антропологом.

Вместе с тем рассмотренный пример показывает, почему и на каких основаниях возможен «выбор предков», которым с упоением занимаются современные националисты. Это относится не только к отдельным людям, но и к целым группам. Учёным хорошо известно, что, например, у различных тюркских народов встречаются семьи или родовые подразделения с одними и теми же названиями. Такое можно обнаружить даже у соседних народов, говорящих на разных языках, например у ираноязычных осетин-дигорцев и их соседей, тюркоязычных балкарцев и карачаевцев, где не только встречаются семьи с одними и теми же фамилиями, но и нередко они знают о своём родстве и поддерживают тесные контакты. Когда много столетий назад в Сомали переселились арабские шейхи со своими многочисленными семьями, местные кочевые группы небезуспешно стремились привязать себя к их престижным генеалогиям. Из этого сплава и возникли современные сомалийцы. Такой процесс типичен для формирования кочевых народов. Однако он встречается и в оседлой среде. Там он характерен более всего для знати, пытающейся подтвердить свой высокий статус с помощью фиктивных генеалогий. Например, некоторые европейские короли таким образом пытались вести своё происхождение от императора Августа.

Всё это, во-первых, говорит о важности предков, престиж которых, как считается, оказывает влияние на потомков. А во-вторых, это создаёт определённый набор предков, реальных или фиктивных, позволяющий производить селекцию. Выше было отмечено, что в формировании народов участвовали самые разные компоненты: одни могли наградить его какими-то особыми, значимыми сегодня элементами культуры, другие — передать ему свой язык. Мало того, в истории отнюдь не редкими были и случаи смены языка. Всё это открывает поистине безграничные возможности для «поиска предков» и «выбора» подходящих предков, лучше отвечающих потребностям текущего момента. В некоторых случаях приоритет отдаётся тем из них, которые заложили основы местной культуры (но надо ещё учитывать, что сама культура состоит из самых разных компонентов и может пониматься по-разному). В других пальма первенства достаётся предкам, создавшим языковую традицию. Иногда особую ценность представляют предки-автохтоны, а иногда — пришельцы, прославившие себя военными успехами и принёсшие аборигенам государственность. Иногда в предках ценят их боевую мощь и страсть к покорению других народов, а иногда их почитают за мудрость и высокую нравственность. Иногда в них видят достойный пример строительства великой культуры и цивилизации, а иногда их превозносят за разгром погрязшей в пороках «паразитической» цивилизации. В любом случае предки должны обладать некоторыми ценными качествами, имеющими фундаментальное значение для своих нынешних потомков. Примечательно, что они вовсе не обязательно должны выступать победителями. Им позволяется терпеть и поражения, переживать катастрофу. Гораздо важнее то, что, даже погибая, они вели себя достойно: сражались с врагом до последней капли крови, хранили верность избранному идеалу, защищали слабых и, наконец, предпочитали добровольную смерть сдаче на милость победителям.