Виталий Пенской - Очерки истории Ливонской войны. От Нарвы до Феллина. 1558–1561 гг.

Вряд ли все это было простым совпадением! Поневоле возникает предположение, что все эти события явно из одного ряда и теснейшим образом взаимосвязаны. Агрессивная, экспансионистская политика Москвы в Поволжье и прилегающих к нему регионах неизбежно вела, в случае успеха (а он был весьма вероятен при условии, что московской правящей верхушке удастся договориться о совместных действиях с литовской, тем более что среди литовских панов было немало сторонников союза с Москвой, острием своим нацеленного против татар), к серьезному изменению расстановки сил в Восточной Европе. Усиление же позиций Москвы было не в интересах Стамбула, тем более что там были осведомлены о давних планах Рима и Вены привлечь Русское государство к антиосманской коалиции. И, не желая ввязываться в восточноевропейские политические проблемы (поскольку у падишаха хватало головной боли и на Балканах, и в бассейне Средиземного моря), Сулейман I решил, оставляя за собой свободу рук и не желая преждевременно портить отношения с Москвой, сковать ее по рукам и ногам посредством Крыма.

Намерения султана совпали с позицией «партии» вой ны при крымском дворе, ядро которой составили давние литовские «доброхоты» (активно субсидируемые из Вильно) и беглецы из Казани и Астрахани. Эта партия оказывала растущее давление на Девлет-Гирея, человека осторожного и не склонного к опрометчивым шагам, стремившегося не доводить дело до полного разрыва с Москвой и по возможности разрешить противоречия путем переговоров. Но, памятуя о печальной судьбе своего предшественника и недовольный неуступчивостью своего московского партнера (который на волне послеказанской эйфории замыслил ни много ни мало, а посадить на крымском столе «своего» хана), он не слишком упорствовал в своем миролюбии (тем более, что военный успех мог сделать Ивана Грозного более отзывчивым к предложениям из Бахчисарая).

Эти (и, возможно, ряд других) соображений в немалой степени способствовали тому, что с 1552 г. Девлет-Гирей вступает с Иваном Васильевичем в период долгой конфронтации. «Война двух царей» продолжалась фактически четверть века, до самой смерти Девлет-Гирея в 1577 г., и потребовала от обеих сторон колоссальных усилий и жертв [34] Ради победы в этой войне Иван IV был готов ради «вечного мира», «покою христианского и свободы христианом от рук бусурманских» отказаться от претензий на Киев и прочие «свои старинные вотчины», оставив русско-литовскую границу в том виде, в каком она сложилась по итогам Стародубской войны (См., например: Пенской В.В. Иван Грозный и Девлет-Гирей. М., 2012. С. 91–93). И лишь когда в Москве окончательно убедились, что Литва отнюдь не намерена отказываться ради создания антитатарской (а в перспективе — и антитурецкой) коалиции от планов пересмотреть результаты войн, проигранных еще при Иване III и Василии III, Иван IV в сердцах 16 марта 1559 г. произнес роковые слова: «Мы ныне з братом своим перемирье додержим до сроку, а вперед меж нас неправду Бог розсудит» (Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. Т. II // СбРИО. Т. 59. СПб., 1887. С. 576). Дорога к новому раунду русско-литовского конфликта была открыта. . Здесь, на степном пограничье, на крымской «украине», на «берегу» — оборонительном рубеже по Оке, — решалась и решилась в конечном итоге летом 1572 г. у подмосковного села Молоди судьба Восточной Европы [35] О битве при Молодях см., например: Пенской В.В. Сражение при Молодях 28 июля — 3 августа 1572 г. [Электронный ресурс] // История военного дела: исследования и источники. 2012. Т. II. С. 127–236 // Режим доступа: http://www.milhist.info/2012/08/23/penskoy_1 . С. 127–236 (последнее обращение 16.11.2014 г.). . И именно эта война была для Ивана Грозного главной, первостепенной! В конце концов, даже на пике своих успехов в 1580–1581 гг. король Речи Посполитой Стефан Баторий мог только мечтать о походе на Москву, а вот Девлет-Гирей дважды сделал это, причем в свой первый приход, в 1571 г., сумел сжечь русскую столицу дотла. И кто знает, как бы повернулись события дальше, как изменилась бы расстановка сил на восточноевропейской (и не только на ней) шахматной доске, если князь М.И. Воротынский проиграл бы битву при Молодях?

История про то, как Иван Грозный боролся с татарами, конечно, интересна и поучительна, скажете вы, уважаемый читатель, но речь-то идет о войне в Ливонии? И зачем в таком случае столь длинное вступление про совсем другую войну? Что ж, попробуем ответить на этот вполне логичный вопрос. Зададим для начала встречный вопрос — а какое, собственно говоря, место во внешнеполитической «доктрине» Москвы (если этот современный термин можно применить к тем раскладам, основываясь на которые в русской столице принимали те или иные шаги на международной арене) занимала Ливония и проблемы отношений с ней? И ответ будет очевидным — до поры до времени даже и не второстепенное. Любопытный факт — долгое время Москва вообще не имела непосредственных отношений с Ливонской конфедерацией.

Дипломатические связи с ней поддерживали, договоры и соглашения заключали новгородский и псковский наместники. По меткому замечанию А.И. Филюшкина, для «надменных московитов» Ливония была второстепенным государством, недостойным преклонить колена перед государем, и самое большее, на что она могла рассчитывать, — так это на сношения с государевыми наместниками Новгорода Великого и Пскова [36] Филюшкин А.И. Изобретая первую войну России и Европы… С. 136. . И в том не было никакого «сорома» для ливонцев и приравненных к ним шведов, поскольку, по словам Ивана Грозного, «на нашей отчине, на великом Новегороде, сидят наши бояре и намесники извечных прироженных великих государей дети и внучата, а иные Ординских царей дети, и иные Полские короны и великого княжства Литовского братья, а иные великих княжеств Тверского и Резанского и Суздалского и иных великих государств прироженцы и внучата, а не простые люди…» [37] Памятники дипломатических сношений Московского государства с Шведским государством. Т. I. 1556–1586 гг. // СбРИО. Т. 129. СПб. 1910. С. 20. . И после того, как весной 1503 г. было подписано перемирие, поставившее точку в короткой войне между Ливонией и Русским государством и установившее новую, устраивающую Москву реальность на «немецкой украине», северо-западный рубеж надолго перестает привлекать пристальное внимание Москвы. Ее в намного большей степени заботили проблемы «большой» политики, связанной с Литвой и татарами, ну а для того, чтобы решать возникающие в отношениях с Ливонией вопросы, достаточно было и посаженных наместниками в Новгороде и Пскове «прироженных великих государей детей и внучат».