Александр Колпакиди - Двойной заговор. Сталин и Гитлер: несостоявшиеся путчи [с иллюстрациями]

Еще из показаний Крестинского: «…Уезжая в отпуск, он своим единомышленникам и помощникам по военной линии дал указание — приготовиться; затем у нас состоялось совещание на квартире у Розенгольца… На этом совещании был намечен срок выступления — вторая половина мая. Но в самом начале мая выяснилось, что Тухачевский не едет в Лондон. (Он предполагал поехать на коронацию английского короля и ради этого даже откладывал переворот. — Авт. ) К этому времени вернулся из Средней Азии Рудзутак. После возвращения Рудзутака и после выяснения того, что Тухачевский в Лондон не едет, он заявил, что может произвести это выступление в первой половине мая».

И тут снова вопрос: почему для Тухачевского так важно было поехать в Лондон на эту самую коронацию? Так важно, что он даже отложил выступление, хотя время не терпело? Один из возможных вариантов ответа: Путна, который был сначала военным атташе в Германии, а затем в Лондоне, мог осуществлять связь между советскими и немецкими заговорщиками. После его ареста эта связь прервалась. Тухачевскому просто необходимо было поехать в Лондон, чтобы встретиться там, может быть, со связником, а скорее, с высокопоставленными представителями рейхсвера, которые тоже прибудут на коронацию, чтобы известить их о перемене планов и вместе обсудить ситуацию. Да, кстати, именно после ноября 1936 года и пошли циркулировать по Европе слухи о скорой нормализации отношений между Германией и СССР. Очевидно, где-то произошла утечка информации. Но о каком улучшении отношений с Германией Гитлера, западника и русофоба, могла идти речь? А вот если примерно в то же время подобный переворот произойдет в Германии, — тогда другое дело.

Но продолжим. Как показывает Розенгольц: «Было совещание с Тухачевским… в конце марта 1937 года… На этом совещании Тухачевский сообщил, что он твердо рассчитывает на возможность переворота, и указывал срок, полагая, что до 15 мая, в первой половине мая, ему удастся этот военный переворот осуществить.

Вышинский:В чем заключался план этого контрреволюционного выступления?

Розенгольц:Тут у Тухачевского был ряд вариантов. Один из вариантов, на который он наиболее сильно рассчитывал, это — возможность для группы военных, его сторонников, собраться у него на квартире под каким-нибудь предлогом, проникнуть в Кремль, захватить кремлевскую телефонную станцию и убить руководителей партии и правительства.

Вышинский:Это был его план или был ваш общий план?

Розенгольц:Мы этот план его не обсуждали. Он просто сообщил нам его, как один из вариантов, на который он возлагает больше надежды.

Вышинский:А вы предоставляли ему уже действовать?

Розенгольц:Ну, понятно. Мы не могли входить в эти вопросы».

И опять косвенное свидетельство того, что к этому моменту военные уже не только были сами по себе, но вообще не считались со штатскими (как не считались с ними и в Германии).

Все было решено, намечено. И вдруг…

Трудно поверить, что Сталин и лояльная к нему часть НКВД совершенно случайно именно к этому моменту, ни раньше ни позже, вышли на Тухачевского, и не просто на Тухачевского, а на всю верхушку заговорщиков разом, упредив их буквально на считанные дни. Тем более, если помните, Молотов говорил Чуеву: «Мы и без Бенеша знали о заговоре. Нам даже была известна дата переворота». Одно из двух: либо у заговорщиков сидел информатор, либо их сдал Сталину кто-то из своих.

Информатор, может быть, и был. Но, учитывая связи заговорщиков в НКВД, долго бы он там продержался? Тем более, чтобы знать дату переворота, он должен был сидеть очень высоко.

А теперь вернемся к загадке Шапошникова, на которого имелись показания об его участии в заговоре и который не только не был репрессирован, но резко пошел на повышение, став начальником Генштаба. И мы думаем, что дело могло быть так…

Шапошников не принадлежал к группе Тухачевского. Он был из кадровых царских офицеров, старой выучки. Уже в силу этого он должен был недолюбливать «поручиков-командармов». Возможно, он представлял в верхушке заговора третью, гипотетическую группу, бывших царских офицеров, но, может быть, присутствовал там и сам по себе. У Шапошникова не было оснований любить Сталина, возможно, он надеялся на реставрацию «России, которую мы потеряли». И скорее всего, как и положено офицеру старой выучки, он был государственником.

Итак, предположим, он, следуя принципу наименьшего зла, примкнул к заговорщикам. Но в самом начале 1937 года произошло еще одно событие. На втором московском процессе были озвучены планы заговорщиков о поражении в войне, создании марионеточного правительства и расчленении СССР в обмен на западную помощь. При этом даже не важно, были ли такие договоренности на самом деле, или только в голове Троцкого, или же в инструкциях следователей. Ибо никаких оснований не верить тому, что говорилось на процессах, не было. Ведь его в эти планы могли и не посвящать! И он, взвесив все «за» и «против», снова из двух зол выбирает меньшее. Но на сей раз меньшим злом оказывается другая сторона баррикады.

Могло такое быть? А почему нет? Как бы то ни было, это разом объясняет и осведомленность Сталина, и возвышение Шапошникова, и то, почему арестованные военные «ломались» сразу же после ареста, узнав, что против них сам, по доброй воле, свидетельствует один из них. Это, кстати, могло сломать и молчавшего девять месяцев Примакова. Шапошников, как известно, и впоследствии репрессирован не был.

Итак, немецкий заговор налицо, советский (если мы вас убедили) — тоже. Но существовали ли между ними связи, планировался ли пресловутый двойной выстрел?

Когда мы начали писать книгу, мы думали, что самое трудное будет — найти подтверждение именно связям между заговорщиками. И были приятно разочарованы. Вернемся к предыдущим главам, посвященным дипломатическим беседам и коктейлям.

9 февраля 1937 года чехословацкий посланник в Берлине Маетны сообщает президенту Бенешу информацию, полученную от графа Траутсмандорфа: «Он получил из России информацию о том, что там скоро может произойти переворот, который должен привести к установлению военной диктатуры». Тогда же, по свидетельству посла Александровского, Бенеш начинает вести себя странно, делая малопонятные намеки о сближении России и Германии.

Французский премьер Даладье в середине марта 1937 года сообщает советскому послу в Париже об информации, полученной им о том, что немцы собираются подготовить в СССР государственный переворот при помощи военных из командного состава РККА, враждебных существующему строю. Обратите внимание — в этом случае даже инициатива переворота приписывается немцам.