Вальтер Скотт - Письма о демонологии и колдовстве

Сейчас, на первый взгляд, может показаться странным, что христианская религия позволяла существовать таким большим и нечестивым реликтам язычества на земле, где ее доктрины получили всеобщее признание. Но это не покажется удивительным, если вспомнить, что первые христиане под властью языческих императоров были обращены голосами апостолов и святых, наделенных для доказательства своей миссии чудесными способностями и языком для передачи своих доктрин язычникам. Эти обращенные должны были быть в целом такими избранными личностями, которые на самом деле призваны стать детьми церкви, и когда лицемеры осмелились, как Анания и Сапфира [93], внедриться в такую общину избранных, они были, во славу Господа, обнаружены и наказаны. Наоборот, народы, которые были затем крещены, так что христианство становилось государственной религией, не ограничились схемой, в которой церковь состояла из нескольких личностей, которые по собственному убеждению заменили ошибки религии язычников на опасности и обязанности, взятые на себя теми, кто перешел в новую веру. Когда крест победил и его дело не требовало больше призыва энтузиастов или совершения чудес, чтобы завоевать неверующих, стало очевидно, что новообращенные, которые толпились у входа в церковь, должны войти, потому что христианство стало преобладающей верой. Многие приняли ее потому, что это была церковь, члены которой получали некоторые льготы, многие, наконец, хотя и согласились отказаться от поклонения языческим богам, но не могли сразу же выкинуть из головы ни этих богов, ни языческие ритуалы. Почтение к языческим богам они непоследовательно старались объединить с более простой и величественной верой, которая презирала такой смешанный союз. Если такие случаи бывали даже в римской империи, где новообращенные в христианскую веру могли найти у ранее обращенных членов церкви готовые основательные инструкции, то насколько менее совершенное представление о религии могли получить иностранные варварские племена от рьяного энтузиаста-проповедника, который крестил их сотнями в день? Еще меньше мы можем представить себе, что получали те, кто, как это часто бывало, только принимал ту религию, на которой остановил выбор уважаемый ими вождь. Его примеру они следовали больше из-за преданности ему, может быть, придавая не больше значения перемене религии, чем перемене одежды. Такие новообращенные, называющие себя христианами, но никоим образом не отвыкшие от своей старой веры и не получившие знаний о вере новой, входили в святилище, не отбросив суеверий, которыми были набиты их головы. Некоторые из них могли думать, что поклоняясь Богу христиан, они не отрекаются от службы и любой более низкой по рангу силе. Если действительно предположить, что законы империи могли влиять на этих свирепых варваров, которые понимали, что империя сама лежит перед ними как добыча, они могли увидеть, что Константин, взявшись преследовать известных магов и колдуний так, как это написано в законе Моисеевом, объявил смертную казнь любому, кто будет заниматься этими незаконными вещами в дальнейшем. «Пусть незаконное любопытство заглядывания в будущее, — гласит закон, — замолчит в каждом из нас с настоящего времени и навеки. Тот, кто попадает под карающий меч закона, будет наказан смертью, если нарушит наши распоряжения по этому делу».

Если, однако, мы более внимательно посмотрим на этот указ, то сможем прийти к заключению, что гражданского закона о запретах и наказаниях не найти в Священном Писании, хотя он и приговаривает за занятия ars mathe matica ( математическим искусством) (самую мистическую и неопределенную из всех наук, реальную или выдуманную, имевшую такое же название, как другая, современная наука) к наказанию как за самое ужасное и абсолютно запретное искусство: занимающиеся им должны были умереть на костре как враги рода человеческого. Все-таки причина столь сурового обращения, видимо, отличается от той, что действовала по закону Моисея. Сутью этого преступления у евреев было богохульство, измена теократии, установленной Иеговой. Римских законодателей, с другой стороны, побуждала опасность, возникающая для государя и спокойствия государства, столь легко становящихся неустойчивыми под воздействием призывов к новому. Императоры, следовательно, стремились устроить проверку «математике» (как они называли искусство предсказаний) скорее с политическими, чем с религиозными целями, так как в истории империи часто свержение или смерть суверена происходили вследствие заговора или мятежа, которые возникали по вине лжепрорицателей. При таком взгляде на преступление юристы более низкого уровня действовали по примеру тех, кто составлял законы Двенадцати таблиц [94]. Ложно понятая преданность такая, какую Гораций рекомендует сельской нимфе Фидиле [95]), является преступлением, очень серьезным для недавно перешедшего в христианство. Он и должен быть наказан смертью как человек, вернувшийся к обрядам язычества, но может получить прощение за свои суеверия, если предположить, что он не поклонялся Пану или Церере как богам, но лишь боялся их как колдунов. В то время, когда церковь существовала уже не только святыми, мучениками, учениками святых апостолов, компромисс между страхом и сознанием новых обращенных привел даже их пастырей (подверженных, как и они сами, человеческим страстям и ошибкам) к тому, что они сохраняли как амулеты, а не как объекты поклонения, те приношения, заклинания и ритуалы, с помощью которых язычники (их предшественники) делали вид, что препятствуют злу или получают какие-то выгоды.

Когда такая вера в принципы христианства и его истолкования стала всеобщей в Римской империи, невежество ее завоевателей, этих диких франков, готов, вандалов и им подобных представителей нецивилизованных народов, склонило их к ошибке, о которой предупреждали некоторые здравомыслящие проповедники, и нам следует скорее удивляться и восхищаться божественному милосердию, которое принесло диким народам свет Евангелия и подготовило их к принятию религии, настолько несовместимой с их воинственными привычками, что они в то же самое время приняли массу общих суеверий, позаимствованных у язычников, или оставили в памяти ряд тех, которые были частью их собственных национальных форм язычества. Таким образом, хотя храмы и статуи Юпитера и высших богов языческого пантеона были вскоре разрушены и разбиты на кусочки, фрагменты поклонения им и многие из ритуалов выжили и после перехода в христианство, более того, они существовали даже в более поздний, просвещенный период, хотя те, кем они соблюдались, не сохранили даже памяти об их первоначальном назначении. Мы можем вскользь упомянуть один или два обычая классического происхождения (вдобавок к названному Белтейну и к тому, что уже упоминалось нами), сохранившиеся как примеры того, что верования римлян задавали тон большей части острова Британии, по крайней мере всем, кто был к югу от вала Адриана [96]. На юге Шотландии все еще сохранились обычаи, подобные следующему: невесту, входящую впервые в дом мужа, переносят через порог, наступить на него или перешагнуть через него самой считается плохим знаком. Этот обычай был повсеместно распространен ранее в Риме, где он соблюдался в память о похищении сабинянок [97], и там он демонстрировал превосходство над женщинами, так как цель заселения города была достигнута. По тому же самому случаю сладкий пирог, испеченный специально для этой цели, разламывали над головой невесты, это также был ритуал классической древности. Подобным образом шотландцы, даже занимавшие высокое положение, избегали женитьбы в мае, который из-за мягкости погоды, обилия цветов и теплых бризов мог бы показаться особенно благоприятным для этой цели [98]. Свадьба Марии Стюарт с распутным графом Босуэллом [99]была намеренно назначена на этот нежелательный месяц. Этот предрассудок так укоренился среди шотландцев, что в 1684 году группа энтузиастов, называемых джиббситами, предложила отказаться от него среди длинного списка объявленных гуляний, постных дней, реликтов папистских праздников, не забытых светских названий дней недели, названий месяцев и всяких праздных и глупых вещей, которые их тонкое сознание намеревалось исключить из обихода. Это возражение против празднования свадеб в веселый месяц май, очень подходящий сезон для ухаживаний, также позаимствовано у римских язычников; знай они об этом, фанатики имели бы дополнительную причину предать такой обычай анафеме.