Гай Аноним - Вокруг Апокалипсиса. Миф и антимиф Средних веков

Парижский университет, столкнувшись со столь любопытной задачей (тут возникают определенные аллюзии на процесс Джордано Бруно, тоже являвшегося своеобразным уникумом), жаждал провести суд в столице, но регент из вполне прагматичных соображений безопасности перенес заседания в Руан — по крайней мере, герцог Бедфорд мог быть полностью уверен в лояльности тамошнего капитула и прежде всего епископа Кошона, тогда как университет вполне мог проявить ненужные самостоятельность и независимость.

Никакой самодеятельности и бесконтрольности! Исход процесса должен быть предопределен!

Если с персоной Жанны и ее ближайших соратников мы ознакомились в достаточной мере, то давайте сейчас взглянем на главного противника Девы — личность весьма примечательную.

Для своего времени епископ Пьер Кошон являлся человеком наиобразованнейшим — магистр искусств, лиценциат канонического права, отслушал шесть курсов теологии из восьми, дважды занимал пост ректора Парижского университета. Церковная карьера не менее блестящая: с 1410 года назначается видамом, сиречь епископским управляющим, в Реймсе, спустя четыре года участвует в Констанцском соборе, в 1420 году получает митру епископа Бовэ.

Убежденный бургиньон, епископ в 1419 году едва унес ноги от развязавших террор арманьяков, а десять лет спустя ему пришлось бежать из Реймса прямиком перед бескровным взятием города армией дофина и коронацией Карла де Валуа.

Однако и в родной епархии Бовэ его не приняли — горожане изгнали не только англо-бургундцев, но и сотрудничавшего с ними епископа: надо учесть, что Пьер Кошон уже много лет являлся советником герцога Бедфорда. Кошон накрепко запомнил, кому он обязан потерей епархии — Жанне по прозвищу Дева. Следует понимать, что в отношении епископа к девице из деревни Домреми присутствовали и личные мотивы, как Пьер Кошон ни пытался бы это скрыть.

Надгробие епископа Пьера Кошона в г. Лизье. Рисунок 1705 г.

Как только стало известно о пленении Жанны, Кошон развил прямо-таки бешеную активность, которую трудно объяснить одним лишь желанием угодить герцогу Бедфорду, требовавшему осуждения «ведьмы». Епископ в свои 59 лет (возраст не преклонный, но для XV века вполне солидный) срывается из Руана в резиденцию Филиппа Бургундского с требованием передачи пленницы в его личное распоряжение, затем посещает Жана Люксембургского, несколько месяцев ведет активные переговоры о выкупе и, наконец, добивается своего — достигнута договоренность о переуступке схваченной Девы за 10 тысяч ливров.

Надо заметить, что Кошон, как номинальный епископ Бовэ, не имел власти над церковным капитулом Руана — другая епархия, но до завершения суда его назначают «исполняющим обязанности», что само по себе примечательный прецедент, свидетельствующий о его настойчивости и влиянии.

Как мы уже указывали, регент Бедфорд и английское правительство преследовали одну цель: церковный суд обязан был хоть мытьем, хоть катаньем доказать, что Жанна по прозвищу Дева — еретичка, а еще лучше — пособница дьявола, ведьма и посланница ада. Следовательно, все ее действия безбожны и направляемы нечистым, в том числе коронация Карла де Валуа. Раз коронация противна Богу и Святой Церкви, значит, король незаконен — в который раз мы вспомним о религиозном и мистическом менталитете той эпохи: все, что не от Бога, то от нечистого.

В случае признания Жанны виновной Бедфорд получал на руки серьезнейшие козыри — как политические, так и пропагандистские.

И вот здесь возникает одно существенное «но», на которое большинство исследователей не обращает внимания. Пьер Кошон при всей своей нелюбви к арманьякам и «незаконному» королю Карлу не имел права и физически не мог нарушить каноны церковного права и подтасовать или фальсифицировать доказательства обвинения — это грех, причем грех очень серьезный. Даже если бы епископ и решился на такое, его моментально схватили бы за руку: в процессе участвовало множество клириков. Число заседателей исходно было определено в полсотни, но потом дошло практически до ста, в их число входили уважаемые теологи, университетские доктора, аббаты, ученые монахи. Следовательно, Кошон обязан был действовать строго по правилам.

Понятия о грехе и спасении души в те времена являлись не пустым звуком: для любого человека, от короля и герцога до распоследнего пастуха или золотаря, адское пламя и сияние рая были осязаемы и близки. Тем более грешить против законов, установленных Богом и Церковью, не мог священнослужитель, как бы он ни был политически ангажирован. Но и тут есть примечания мелким шрифтом: помимо личной обиды на Жанну у Пьера Кошона существовал и другой мотив, который с предельной точностью сформулировал хорошо знакомый нам Жан Фавье:

«...Для такого человека, как Кошон, Жанна не могла быть посланницей Бога. Разве Бог изгнал бы его, епископа, из собственного собора? Если миссия Жанны имела божественную природу, значит, Кошон тридцать лет своей жизни служил злу. <...> Попав под власть силлогизма своей жизни, он не желал видеть истину, потому что она означала бы для него приговор — в той мере, в какой Кошон не выходил за рамки ментальных категорий всей своей жизни. Для богослова Кошона Жанна была злом. И потом, чем для епископа могла быть христианка, которая поучает клириков и для чьей веры больше подходит прямой диалог со святыми, чем обязательное посредничество церкви?»

И вот с таким багажом епископу Кошону поневоле приходилось быть объективным и соблюдать установленные законы, дабы не впасть в грех. Тем более что цель инквизиции — не наказание как таковое, а спасение души грешника...

В XV столетии знали толк в документировании событий и бюрократии, причем знали не хуже, а то и лучше, чем в наши времена. Столь громкий (по замыслу организаторов) инквизиционный суд должен был стать орудием пропаганды, а следовательно, секретариат в точности фиксировал все, что происходило на процессе: показания обвиняемой, слова свидетелей, вопросы и ответы. Абсолютное большинство этих материалов дошло до нашего времени. Кстати, к вопросу о бюрократии. Столь серьезный суд с многочисленными участниками-заседателями, охраной и большими расходами на содержание должен был финансироваться — это взяло на себя правительство регента Бедфорда. Суммы известны: гонорар Пьера Кошона составлял 750 ливров, заседатели получали по ливру за каждый день работы, оплачивались проезд, съем жилья, питание. Общая сумма, потраченная англичанами на обеспечение процесса, до нас не дошла, но она очень и очень внушительна — по очень грубым оценкам, от 8 до 12 тысяч ливров, а возможно, и больше: герцог Бедфорд не скупился.