Олег Платонов - Под властью зверя

Страх царствует повсюду, пропитывает все поры общества, парализуя творчество, самостоятельность, инициативу, предприимчивость. « Молочница, — говорит Бородин, — боится конфискации коровы, крестьянин — насильственной коллективизации, советский работник — непрерывных чисток, партийный работник боится обвинений в уклоне, научный работник — обвинения в идеализме, работник техники — обвинения во вредительстве. Мы живем в эпоху великого страха. страх заставляет талантливых интеллигентов отрекаться от матерей, подделывать социальное происхождение… страх ходит за человеком. Человек становится недоверчивым, замкнутым, недобросовестным, неряшливым и беспринципным… кролик, который увидел удава, не в состоянии двинуться с места… Он покорно ждет, пока удавные кольца сожмут и раздавят его. Мы все кролики. Можно ли после этого работать творчески? Разумеется, нет ».

« Мы жили и живем под неослабевающим режимом террора и насилия, — писал в 1934 году в письме к Молотову выдающийся русский ученый Иван Павлов. — Если бы нашу обывательскую действительность воспроизвести целиком без пропусков, со всеми ежедневными подробностями — это была бы ужасающая картина, потрясающее впечатление от которой на настоящих людей едва ли бы значительно смягчилось, если рядом с ней поставить и другую нашу картину с чудесно как бы вновь вырастающими городами, днепростроями, гигантами-заводами и бесчисленными учеными и учебными заведениями. когда первая картина заполняет мое внимание, я всего более вижу сходство нашей жизни с жизнью азиатских деспотий ». [105] Цит. по: Советская культура, 14.1.1989.

Очевидцы тех лет отмечают антирусский характер террора, главной целью которого было сломить, поставить на колени Русский народ, сделать из него раба, а всех непокорных уничтожить физически.

Такой подход к Русскому народу обосновывался теоретическими разработками идеологов большевистской партии, рассматривавших его как «человеческий материал» для создания «нового человека» — невольника космополитической системы еврейского интернационала. « Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, — писал большевистский теоретик Н.Бухарин, — является, как ни парадоксально это звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи ». [106] Источник, 1993, 4. с.58.

Государственное политическое управление, пришедшее в феврале 1922 года на смену ЧеКа, мало чем отличалось от последней. Хотя некоторые его права были вначале ограничены (по сравнению с ЧеКа), но уже к осени восстановлены в полном объеме. ГПУ получило право на высылку, заключение в тюрьму и в некоторых случаях бессудный расстрел контрреволюционеров, к которым относилась большая часть коренных русских людей.

На смену русскому народному укладу жизни шла «рационализация жизни» и «реорганизация человека». Новая «героика» социализма создается по идеалам героев произведений Максима Горького — деклассированных элементов, босяков, «романтиков дна». В конце 20-х годов «романтизация» «идеалов» нетрудовых элементов находит естественное завершение в прославлении рабского труда заключенных. суть идеологии нетрудовых элементов проявляется здесь во всей наготе. « Принятая государственным политуправлением исправительно-трудовая политика, — писал М.Горький, — сведенная в систему воспитания проповедью единой для всех спасительной правды социализма и воспитания общественно-полезным трудом, — еще раз блестяще оправдала себя. Она была оправдана и раньше в многочисленных трудовых колониях и коммунах ГПУ, но эту систему «перековки» людей впервые применили так смело, в таком широком объеме (при строительстве Беломорканала — О.П.)…» [107] Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства. М., 1934 (Далее — Беломорканал). с.11–12. Одновременно на этой стройке было занято около полумиллиона заключенных, именуемых каналоармейцами, состоявших на 90 процентов из бывших крестьян — «кулаков» и «подкулачников».

Начальник Главного управления исправительно-трудовых лагерей ОГПУ М.Д.Берман так объяснял свою «трудовую» задачу в начале 30-х годов: « Заключенный стоит государству больше 500 рублей в год. С какой стати рабочие и крестьяне должны кормить и поить всю эту ораву тунеядцев, жуликов, вредителей и контрреволюционеров? Мы их пошлем в лагеря и скажем: вот вам орудие производства. Хотите есть — работайте. Это принцип существования в нашей стране. Для вас не будет исключения, лагерями должна руководить такая организация, которая сможет выполнять крупные хозяйственные поручения и начинания советской власти и освоит ряд новых районов. Эта прямая директива партии и правительства… ». [108] Беломорско-Балтийский канал имени Сталина. История строительства. М., 1934 (далее — Беломорканал). с.11–12.

В конце 20-х годов в лагерях создаются военизированные коллективы — роты, фаланги. Однако эта военизация себя не оправдала. И на смену ей по инициативе «снизу» — заключенных Соловецкого лагеря особого назначения — стали возникать так называемые «трудовые коллективы». Они объединяли большинство осужденных и работали на принципах хозрасчета и самоокупаемости. Просуществовали эти формы до 1938 года. [109] Советская культура, 6.2.1988.

Многомиллионные массы «трудовых коллективов» заключенных словно раковая опухоль разъедали традиционную русскую культуру, активно разлагали ее духовно-нравственную основу. Большая часть бывших заключенных получила в лагере отчетливо выраженную ненависть к труду. Гнать «туфту», т.е. намеренно недобросовестно выполнять работу становилось жизненным принципом многих познавших принудительный труд.

« С первой иллюзией, — писал В.Шаламов, прошедший все муки ГУЛАГовского ада — было покончено быстро. Это — иллюзия работы, того самого труда, о котором на воротах всех лагерных отделений находится предписанная лагерным уставом надпись: «Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства». Лагерь же мог прививать только ненависть и отвращение к труду ». [110] Знамя, 1989, 6. с.9. Миллионы русских людей, попавших в лагерь, теряли свой жизненный идеал — труд как добродетель. Для них труд становился самым страшным проклятьем. И вся система лагерей в конечном счете была направлена именно на это — сделать труд проклятьем, дискредитировать высшую жизненную ценность русского человека.

Мифология казенного отношения к труду в условиях ГУЛАГа формируется в печатных органах мест заключения: «Через труд к свободе», «За темпы и качество» (это-то в условиях всеобщей «туфты»!), «На штурм», «За шесть условий», «За трудовое перевоспитание», «Перековка» (наиболее распространенный орган среди заключенных, строивших каналы), «к трудовой жизни», «Красный кирпич» (газета заключенных, занятых на кирпичном заводе Соловецких лагерей — СЛОН), «Кустарь» (СЛОН на Муксольме), «Наш труд» (лесоразработки СЛОН), «Трудовой конд», «Перелом» (журнал трудколонии на Соловках), «Трудовой колонист», «За коммуну» (производственно-бытовой журнал Первой трудовой коммуны ОГПУ), «Борьба за металл» (газета лишенных свободы Магнитогорской ИТк), «Ударник», «За качество», «За качество работы», «За ударную стройку», «За ленинскую исправтрудполитику», «За социалистическое перевоспитание», «К трудовому общежитию», «К труду», «На трудовых путях», «Темпы ударника», «За первенство» (газета зэков и исправтрудработников), «Ударник социалистических полей». Таковы только самые основные органы печати ГУЛАГа, в названиях которых упоминалось или подразумевалось слово труд.