Амиран Урушадзе - Вольная вода. Истории борьбы за свободу на Дону

Крестьяне-переселенцы составили на Дону две неравные группы — помещичьих и станичных. По ревизии 1795 года, первых было 54 628 человек, а вторых всего 3836. Станичные крестьяне жили среди казаков, то есть в станицах. Это во многом определило дальнейшую судьбу этой крестьянской группы. К шестой ревизии, проведенной в 1811 году, станичных крестьян уже не существовало — все они были причислены к донскому казачеству: «Состоящих по Войску Донскому за разными станицами малороссиян, коих по ревизии 1795 года показано 3836 душ, переименовать в казаки и исключить из подушного оклада», — гласило утвержденное Александром I мнение Государственного совета.

Помещичьих крестьян ожидала иная участь. В конце XVIII века донская старшина очевидно превращалась в составную часть российского дворянства. Этому способствовала казачья политика императора Павла I, который рассчитывал превратить Землю Войска Донского в естественное продолжение внутренних российских губерний. Донская казачья верхушка уже вела дворянский образ жизни: большие усадьбы, дворовые люди в услужении, крестьяне, работавшие на владельческой земле. Однако эта комфортная жизнь находилась под постоянной угрозой. Крестьяне могли в любой момент уйти, и богатое многолюдное хозяйство запросто превращалось в усадьбу-призрак посреди степи. Вот как об этом писал Алексей Карасев: «…люди (богатые донские казаки. — А. У. ) стали получать охоту к деревням, разного рода комфорту, но как вполне предаться барству, когда почти уже устроенные деревни рисковали в какое-нибудь прекрасное утро остаться без поселения? Станичные или хоть даже войсковые записи крестьян за помещиками были не совсем крепки: обок были приволья саратовские и астраханские и донские черкасы, при каком-либо особенно крутом обхождении с ними помещика, могли почти безнаказанно, оставить его на произвол судьбы и укрыться на пустынные берега Волги. Помещики понимали свое неловкое положение: возвращаться при неудаче в первобытное состояние станичника или хуторянина уже не позволяли и чин, и приобретенные привычки…»

Поэтому один из первых указов Павла I от 12 декабря 1796 года, который распространял крепостное право на Дон, был встречен казачьей старшиной с большим облегчением. «В видах водворения порядка и утверждения в вечную собственность владельца, повелевалось, чтобы в губерниях: Екатеринославской, Воронежской, Кавказской, области Таврической, а также на Дон — каждый из поселян остался в том месте и звании, как он по нынешней ревизии написан будет». Это хорошая новость для казаков-помещиков, но была и плохая. Указ запрещал прием беглых крестьян: «Постановя таким образом преграду самопроизвольному поселян переселению, законопротивному подговору, приему и держанию чужих крестьян и всякого рода беглых людей, возлагаем точное за сим наблюдение на тамошних начальников губерний и начальников градской и земской полиции, и Войска Донского на Войсковое правительство, и особенно на войскового атамана, равно и на острове Тамань на кошевого атамана, чтобы они всемерно старались не токмо сохранять в совершенной целости сие наше для общего спокойствия узаконение, но даже предупреждать всякое малейшее поползновение к бывшим беспорядкам, нарушавшим водворяемое нами повсюду благоустройство…»

Однако историк Павел Сахаров в статье «Белое рабство на Дону» (1911 год) показал, что указ Павла I лишь закрепил на Дону давно установившиеся и, по сути, крепостнические порядки. Закрепощение малороссийских крестьян историк связывал с «Наставлением» коменданта крепости Святого Дмитрия Ростовского генерала Потапова 1766 года. По этому документу переход крестьян запрещался, теперь они должны были находиться «в тех местах, где кто доныне написан, навсегда». Генерал Потапов хотел регулярно получать подушный семигривенный оклад с крестьян, а это было легче сделать при постоянной прописке налогоплательщиков.

30 мая 1927 года сотрудники ОГПУ пришли в дом школьного учителя Павла Петровича Сахарова. Арест прошел быстро, и в тот же день Сахаров давал показания, в которых подробно фиксировал биографические факты. Будущий историк родился 22 марта 1884 года на хуторе Плетневе-Ширяйском станицы Старо-Григорьевской Второго Донского округа. Павел Петрович вырос в семье православного священника. Отец рассчитывал, что сын продолжит его христианское служение. Но Сахаров выбрал другой путь. В 1906 году он поступил на историко-филологический факультет Харьковского университета, где учился у таких известных историков, как Дмитрий Иванович Багалей и Владислав Петрович Бузескул. Павел Сахаров был трудолюбивым, усидчивым студентом, он рано вошел во вкус серьезной, очень кропотливой, порой нудной архивной работы. Предметом его научных интересов стало прошлое Дона, что неудивительно, учитывая происхождение историка. Закончив университет в 1911 году, Сахаров вскоре возвращается на родину и в 1912 году получает место учителя истории в Ростовской казенной мужской гимназии. По мнению биографа Сахарова историка Николая Мининкова, Павел Петрович не принял Октябрьский переворот 1917 года, что толкнуло его в лагерь белых. Весной 1919 года Сахарова направили на службу в Осваг — Осведомительное агентство — пропагандистское ведомство генерала Антона Деникина, командовавшего Добровольческой армией. Павел Петрович выступал с лекциями, но не всегда их содержание устраивало начальство Освага. Сахаров был сторонником казачьей автономии, в лекциях рассказывал об агрессивной политике российских самодержцев, насильственной ликвидации казачьих привилегий и особого статуса Дона. Взгляды Сахарова мало соответствовали пропагандистской программе Белого движения.

В январе 1920 года Первая Конная армия взяла Ростов-на-Дону, белые отступили. Сахаров мог уйти вместе с ними, но посчитал, что семья не сможет перенести тяготы эвакуации, — младшему сыну Николаю тогда не исполнилось и двух лет. Первые восемь лет жизни при советской власти прошли вполне благополучно. Павел Петрович сохранил свое место и продолжил учительствовать.

После допросов было следствие, которое признало шкраба (сокращенное от школьного работника) Сахарова виновным в контрреволюционной деятельности. Павла Петровича сослали в Среднюю Азию, где он пробыл до 1929 года. Только в 1956 году Сахаров сумел вернуться в Ростов. Он пытался стать частью научной жизни города, но удалось это ему только отчасти. Рукописи Сахарова не публиковались, и это было гораздо более суровым приговором для историка, чем самая далекая ссылка.

Крестьяне, бежавшие на Дон за лучшей жизнью, оказались крепостными. Перемену своего положения донские крестьяне встретили с недовольством. Казакам-помещикам пришлось столкнуться с сопротивлением и даже открытым неповиновением, которое сопровождалось насилием с обеих сторон.