Александр Мещеряков - Terra Nipponica [Среда обитания и среда воображения]

Таким образом, послание Янагисава Ёсиясу заключено в следующем: устроение идеального садового пространства является формой проявления благодарности по отношению к сюзерену, предоставившему земельный участок. Концентрация поэтическо-природных смыслов на территории сада способствует познанию «знаменитых мест», которые прославлены в стихах древности. Сам сад способствует прозрению, это текст, обладающий «божественными» (в данном случае «удивительными», «поражающими воображение») значениями, которые Янагисава транслирует в будущее время с помощью сада, переведшего поэзию в пространственное измерение.

Обширное пространство сада Рикугиэн использовалось для проведения различного рода действ. В качестве примера приведем описание того, как происходило там любование сакурой (ханами). Это описание является извлечением из дневника Матико, одной из наложниц Ёсиясу.

В третьей луне 1703 г. к князю пожаловала Цурухимэ – старшая дочь сёгуна Токугава Цунаёси. Ей предстояло убедиться, что предоставленная Ёсиясу земля используется достойным образом. После встречи в усадьбе, обмена дарами и церемониальными чарками сакэ Цурухимэ вместе с хозяйками и свитой направилась в сад. Там для нее было устроено настоящее представление. Поскольку она, как и положено девице столь благородного происхождения, вела затворническую жизнь и никогда не выходила в город, то в саду специально для нее устроили «макеты» простонародной жизни, например торговые прилавки, на одном из них были разложены модные гребни и шпильки, что вызвало неподдельный восторг всех присутствующих дам, огласивших сад радостными возгласами и смехом. Имелся там и макет горной деревушки с манекенами простолюдинок, а в самих домах имелась непривычная глазу грубая утварь и можно было угоститься сакэ и лепешками. Цветущие деревья сакуры в саду создавали впечатление, что ты находишься в горах Ёсино, мнилось, что их буйное цветение предназначено специально для сегодняшнего дня… [407]

Таким образом, сад мог в исключительных случаях служить сценой для имитации даже городской и сельской простонародной жизни (правда, организаторы все-таки не осмелились «заселить» декорации реальными людьми – настолько строгими были сословные барьеры). Разумеется, более привычной была имитация (моделирование) природных объектов. Сад должен был оставлять такое же сильное впечатление, как если бы ты побывал в знаменитых местах, известных по стихам и картинам, в данном случае в Ёсино, где никто из дам, скорее всего, никогда не бывал. Иными словами, сад – это и место для путешествия, и «транспортное средство», переносящее туда, куда не ступала нога данного человека. Для тех же, кто все-таки уже совершил путешествие, скажем, в Ёсино, сад служил напоминанием об этом.

В любом случае такой сад предоставлял возможности для путешествия «не сходя с места», он был средством преодоления ограниченности того мира, который в действительности обживали его обитатели.

Показательный пример княжеского сада представляет собой также сад Коракуэн в Эдо. Он находился в резиденции влиятельнейшего княжества Мито. Его князья принадлежали к так называемым «трем домам», выходцы из которых могли претендовать на должность сёгуна. В Коракуэн были представлены самые разные природные пейзажи: морской, горный, речной, сельский. Имелось там даже небольшое рисовое поле, призванное напомнить обитателям усадьбы о тяжелом крестьянском труде. В этом саду многие природные объекты назывались по знаменитым топонимам в окрестностях Нара и Киото. Так, пруд ассоциировался с озером Бива, одна речушка – с рекой Ои, другой ручей получил название «река Тацута» («настоящая» Тацута протекает в окрестностях города Нара), по ее берегам были посажены клены, ибо Тацута стойко ассоциировалась с любованием осенними кленами. На западном берегу пруда росли вековые сосны, символизировавшие Карасаки, – место на побережье острова Бива, известное своей древней сосной. Устроенный в саду водопад Отова – модель одноименного знаменитого водопада в Киото, рядом с которым был построен не менее знаменитый храм Киёмидзу. Были в Коракуэн и места, имевшие названия знаменитых китайских ландшафтов. Это и неудивительно – ведь сад проектировал китайский мастер, который в соответствии с пожеланиями князя Токугава Мицукуни придал саду окончательный облик – пространство, вмещающее прославленные пейзажи Японии и Китая. Стоит при этом помнить, что авторы сада не ставили своей задачей добиться полного визуального сходства с пейзажами-первообразцами, они ограничивались «напоминательно-назывательной» магией, в которой было больше игры в символы и в ассоциации, чем веры в подлинность. Владельцу сада, однако, было важно показать свою начитанность, осведомленность и образованность – неотъемлемые качества властной элиты того времени, когда господствовало устаревшее ныне убеждение, что образованность есть ключ к праведному, справедливому и эффективному управлению.

Сёгунат и его элита всегда испытывали, как уже было сказано, определенные трудности с легитимацией, они пытались преодолеть их за счет установления связей с императорским домом и киотоской аристократией. Одним из средств было установление брачных отношений. Но ими дело не ограничивалось. Моделирование в садах Эдо природной среды района Киото не только свидетельствовало об отсутствии самодостаточности сёгунского режима, оно переносило токугавский истеблишмент в более благоприятную и почетную среду обитания, которая сообщала князьям часть культурной, властной и природной ауры, окружавшей Киото. Идея о том, что качество места обитания определяет качество проживающих там людей, явлена в этой назывательной магии в полной мере. Эти люди черпали свои географические знания в значительной мере из поэтических книг, стихи японские и стихи китайские стояли на книжной полке рядом. Возможно, и по этой причине тоже князьям было столь легко переносить географически удаленные ландшафты в свой сад и помещать их в шаговой доступности друг от друга.

Кайбара Экикэн, говоривший о «радостях жизни», был большим путешественником, написал множество путевых дневников, где, естественно, немало места уделялось и природе. Однако у князей такой возможности путешествовать практически не было, статус налагал серьезные ограничения на весь стиль поведения, лишал свободы передвижения. Если они и путешествовали по служебным делам (например, в Эдо и обратно в свое княжество), то в тряском и зашторенном паланкине, окруженном охранниками. Однако идеалы эпохи были близки и им. Они тоже хотели вкусить «радость» – наслаждаться природой и описывать ее. И они делали это, но только это была природа не «дикая», а окультуренная и смоделированная человеком. В данном случае в качестве такого человека выступал сам князь. Примером может послужить жизнь и деятельность Мацудайра Саданобу (1758–1828) [408].