Сергей Беляков - Весна народов [Русские и украинцы между Булгаковым и Петлюрой]

В ресторане русские офицеры тут же заказали себе и всем посетителям шампанского и провозгласили тост в честь государя императора и доблестной русской армии. Если верить корреспонденту русского журнала «Нива», публика тост приняла и даже выслушала «Боже, царя храни!». У русских офицеров были все основания торопиться. В России действовал сухой закон, так что банкет «у Жоржа» был первым и последним — русские военные власти вскоре закроют все питейные заведения. Зато русские офицеры очень быстро привыкнут к львовским кофейням и даже будут называть их на местный манер «кавярнями».

В эти кавярни приходили и местные проститутки — искали и находили себе клиентов. А ведь еще в конце XIX века Львов был настолько чопорным городом, что молодого человека, переговорившего на улице с порядочной девушкой, могли заставить на ней жениться, чтобы избежать бесчестия. Иван Франко своими многочисленными любовными связями испортил себе репутацию едва ли не больше, чем атеизмом и социализмом.

Однако уже к началу мировой войны нравы заметно изменились. Русские офицеры несколько месяцев спустя после взятия Львова говорили, что основан этот город, должно быть, «на развалинах Содома и Гоморры» [241] Войтоловский Л. Н. Всходил кровавый Марс: по следам войны. С. 187. . Офицеры прямо на улице заглядывали девушкам под шляпки, выбирая себе милую, и девушки этому не противились. Кончалось это, разумеется, плохо: «Львовские венерические госпитали переполнены есаулами и корнетами», — писал военный врач Лев Войтоловский. Осматривая одного казака, больного сифилисом, он спросил:

«— У девки был? <���…>

— Никак нет… Не с девкой, а с барышней гулял… В шляпке! — не без достоинства объявляет казак» [242] Войтоловский Л. Н. Всходил кровавый Марс: по следам войны. С. 187, 196. .

К середине сентября битва за Галицию была выиграна, австрийские войска вытеснены далеко на запад. Территория Галиции, а вскоре и Буковины оказалась под властью России. Русская армия вступила во Львов «с пением малорусских песен» [243] Булдаков В. П. Хаос и этнос. С. 47. . Российские источники, от прессы до мемуаров, почти единогласно говорят, что жители встретили русскую армию вполне доброжелательно. «Биржевые ведомости» сообщали тогда, что поляки «держат себя вполне нейтрально по отношению к русским, не более того. Евреи безразличны. Словаки и русины не скрывают своего восторга от побед великой России и для русских готовы на все» [244] Айрапетов О. Участие Российской империи в Первой мировой войне. С. 233. .

Дисциплинированные русские войска старались не обижать местное население, военные власти боролись с грабежами и насилием. Корреспондент «The Times» Стэнли Вошборн нашел в занятых русскими войсками Львове и Галиче «образцовый порядок» [245] Там же. С. 233. .

Но война есть война, самая дисциплинированная армия в завоеванной стране не откажется от военной добычи. Как говорили солдаты, «на войне замки ржавые, а ребята бравые!». Для казаков и горцев Кавказской туземной конной дивизии военная добыча вообще была необходимой частью воинского быта. Так, 23 ноября 1914 года в местечке Глиняны под Перемышлем 366 донских и оренбургских казаков «разграбили лавки с товарами местных торговцев, разбивали при этом окна и проч. и наносили побои местным жителям. <���…> В среде местных жителей возникли „нежелательные толки о жестокости русских войск и боязнь за свою жизнь и имущество“» [246] Булдаков В. П. Хаос и этнос. С. 100. .

Впрочем, грабителей и насильников в русской армии расстреливали, а потому и законность даже в полосе военных действий восстанавливалась быстро.

Правда, богатые евреи из города бежали. Ничего доброго от новой власти они ждать не могли. У евреев Россия ассоциировалась с погромами и чертой оседлости, позорной и бессмысленной. Бежали польские магнаты, бежали обеспеченные и политически подкованные украинские адвокаты. Бежали просто паникеры, напуганные австрийской пропагандой. Спешно покинул Львов и глава города Юзеф Нойман. Добравшись до Кракова, он узнал, что казачьи разъезды видели уже на дальних подступах к городу, а потому продолжил свое путешествие. Так градоначальник благополучно добрался до самой Вены. За Нойманом последовала половина магистрата. Из пятимиллионного населения Галиции на запад бежало 600 или 800 тысяч. В одной только Вене оказалось от 80 до 160 тысяч беженцев.

Завоевание или освобождение Галиции и Буковины русскими войсками почти не отражено в русской литературе, если не считать дневника Пришвина и нескольких строчек из «Юношеского романа» Валентина Катаева: «Рано утром разгружаемся на станции Черновицы. <���…> Слева на горизонте в легком, как бы голубом тумане — голубые горы. Гористо и красиво уже какой-то чужой, не русской красотой. Вот оно куда занесло нашу артиллерийскую бригаду, оторванную от своей пехоты. Впереди завоеванная Буковина» [247] Катаев В. П. Юношеский роман // Собр. соч.: в 6 т. М.: Книжный клуб «Книговек», 2013. Т. 6. С. 481. . Для Катаева это страна красивая, но нерусская. Чужая. Местные женщины «в ярко вытканных платьях» и мужчины «в белых холщовых штанах, в жилетах поверх длинных вышитых рубах, в шляпах…» совсем не похожи на русских людей. При этом не имеет значения, как они себя называли, русинами или украинцами. Автор «Юношеского романа», впрочем, об этом и не пишет: артиллерист Валентин Катаев летом 1916-го лишь мельком увидел Буковину. Его бригаду спешно перебросили на другой фронт.

Военный корреспондент Пришвин провел в Галиции несколько больше времени (сентябрь — ноябрь 1914-го). Его дневниковые записи о Галиции — рассыпанная мозаика, которую трудно собрать. Это рассказы о жестокости австрийцев, о русинах-русофилах, которых граф Бобринский освобождал из тюрем, о вере в Россию и в то же время о расчетливости и неискренности галичан: «Втайне надеются на возвращение прежнего. Офицер рассказал, что где-то в русинской деревне их принимали за австрийцев (народу все равно, все едино, только скорей)» [248] Пришвин М. М. Дневники. 1914–1917. СПб.: Росток, 2007. С. 100. . Пришвин обратил внимание, что отношение к русским прямо зависело от положения дел на фронте. Стоило австрийцам перейти в контрнаступление, как русским офицерам переставали сдавать в лавках сдачу: «…попросите деньги у вашего правительства». Если русские добивались успеха, продавцы снова улыбались и охотно давали сдачу и русскими, и австрийскими деньгами.

Русские офицеры, генералы и даже священнослужители (архиепископ Евлогий) занимали богатые квартиры львовских адвокатов или коммерсантов, где на столах остывал еще неоконченный завтрак [249] Митрополит Евлогий (Георгиевский). Путь моей жизни. С. 244. . Николай Гумилев воевал со своим лейб-гвардии Уланским полком на соседнем Северо-Западном фронте и тоже часто останавливался в домах, спешно оставленных хозяевами: «Вообще мне часто приходилось входить в совершенно безлюдные дома, где на плите кипел кофе, на столе лежало начатое вязанье, открытая книга; я вспомнил о девочке, зашедшей в дом медведей, и все ждал услышать громкое: „Кто съел мой суп? Кто лежал на моей кровати?“» [250] Гумилев Н. С. Записки кавалериста // Полн. собр. соч.: в 10 т. М.: Воскресенье, 1998–2007. Т. 6. С. 125.