Александр Сегал - История эпидемий в России. От чумы до коронавируса

Я не спал всю ночь. Одни планы сменялись другими, критиковались, отвергались. Под утро наметилась система мер, которая показалась целесообразной. Я телеграфировал об этих мерах наркому здравоохранения. Через несколько часов я был вызван телеграммой в Баку на заседание Совнаркома для доклада.

* * *

Мой план состоял в следующем.

1. Весь район заболеваний должен быть оцеплен войсками, чтобы воспрепятствовать выходу из района кого-либо, кто мог бы унести кусочки чумных органов.

2. Все трупы должны быть сожжены.

3. Для всего населения района должны быть присланы утепленные палатки и полный комплект одежды, начиная с белья и кончая обувью и верхней одеждой.

4. Все население должно быть раздето донага, переодето в казенную одежду и переведено из своих жилищ в палатки. Это должно быть сделано под строгим контролем, чтобы никто не мог захватить в новую одежду кусочки чумных тканей, если они имеются, Вся собственная одежда должна остаться в жилищах.

5. При этом переселении должны строго соблюдаться правила изоляции лиц первичного и вторичного контакта с чумными больными.

6. В район эпидемии должны быть направлены химические команды, которые должны подвергнуть тщательной дезинфекции хлорпикрином все строения района. Хлорпикрин – одно из лучших дезинфицирующих средств при чуме: он убивает чумного микроба, блох и грызунов, уничтожая таким образом всю цепь, по которой инфекция может попасть человеку.

7. Должны быть присланы в район эпидемии врачебно-питательные отряды.

На заседании Совнаркома эти предложения подверглись подробному обсуждению и были приняты.

На этом заседании, между прочим, начальник азербайджанского НКВД очень упрекал министра здравоохранения за неудачную шифровку.

– Я за последние дни, – сказал он, – задержал из Баку сотни телеграмм о том, что у вас тут эта «руда». Уж если врать, так надо с толком. Неужели вы думаете, что в таком городе, как Баку, могут остаться незамеченными ночные сборы и отъезд директора института микробиологии и сотрудников?

Однако «руда» продолжала фигурировать во всех документах.

Я вернулся в Гадрут и приступил к организации сожжения чумных трупов.

Случилось так, что в траншее, где сжигались трупы, на самый верх попал труп доктора Худякова. Когда дрова разгорелись и клубы дыма и огня стали вырываться из траншеи, вдруг одна рука Худякова поднялась, постояла какую-то долю секунды и упала. Эта черная от дыма и копоти рука резко выделялась на белом фоне заснеженных гор.

Мои санитары, набранные из местного населения, категорически отказались принимать дальнейшее участие в сожжении трупов.

– Доктор Худяков грозил нам, ты сам видел, зачем заставляешь худое дело делать? – говорили они, и все мои объяснения, что рука поднялась потому, что мышцы сократились от тепла, никак не принимались. К вечеру они напились – заставить их продолжать работу оказалось невозможно.

Решения Совнаркома выполнялись весьма оперативно. Было прислано много врачей и другого персонала. Химические команды столь тщательно выполнили свое задание, что загубили всю зелень около дезинфицируемых домов. Занятый по горло всей этой работой, я почти не думал о «диверсионной» природе эпидемии. Но когда вспоминал, не находил покоя. Факт, казалось, был несомненным. Трупы вскрывались, и органы из них исчезли, Но никаких диверсантов поймать не удалось.

Были проверены списки всех заболевших, чтобы выяснить, нет ли среди них посторонних, не живущих в Гадруте людей. Однако все заболевшие были жителями Гадрута. То же оказалось и в других селениях, где были заболевания.

Что за таинственная история!

Разгадка пришла совершенно неожиданно.

Я довольно регулярно посещал другие селения, в которых были больные, чтобы следить за проведением противоэпидемических мероприятий. Нужно признаться, что эти поездки были для меня весьма привлекательны. В Горном Карабахе любят лошадей, и местное начальство дало нам для чумного отряда превосходных верховых скакунов. Мне достался чудесный конь с великолепной крупной рысью и галопом. Если дорога шла чуть в гору, он тут же переходил в галоп, по горным дорогам несся по самому краю оврагов и ущелий – нужно было крепко сидеть в седле, чтобы не вылететь на поворотах. Я много ездил верхом, и это было истинное удовольствие промчаться десяток-другой километров на такой лошади.

Профессор Сукнев, уральский казак, с детства привыкший к верховой езде, иногда составлял мне компанию. Однажды мы даже устроили гонки.

В одну из таких поездок в селение Булатан я остановился на квартире местного учителя. Старый человек, он всю жизнь прожил в этих местах. Учитель сносно говорил по-русски. За вечерним чаем он рассказал мне о местных обычаях, поверьях, легендах. Это было очень интересно. Потом, конечно, речь зашла и о чуме.

Я рассказал ему о некоторых особенностях эпидемиологии чумы, упомянул, между прочим, что при легочной чуме часто вымирают семьи целиком.

– А вы знаете, какое поверье существует в здешних краях о таких семьях? – спросил меня учитель.

Я, конечно, не знал.

– Если умирают члены одной семьи один за другим, – это значит, что первый умерший жив и тянет всех к себе в могилу. Как узнать, верно ли, что он жив? При вести на могилу коня и дать ему овса. Если есть станет, то в могиле живой. Убить его надо. Мертвый в могилу тянуть не будет. Голову отрезать, сердце взять, печенку. Нарезать кусочками и дать съесть всем членам семьи.

Рассказ учителя, как прожектором, осветил всю картину вспышки. Все стало понятно!

Рано утром я поскакал в Гадрут, тотчас же по приезде вызвал уполномоченного НКВД и рассказал ему все, что узнал от учителя.

– Ищите какого-нибудь местного знахаря, вскрытие трупов, по-видимому, его дело, – закончил я свой рассказ.

Через два-три часа уполномоченный вновь пришел ко мне.

– Местная знахарка лежит в чумном бараке, – сказал он. – Мне совершенно необходимо допросить ее. Я прошу вас допустить меня в чумной барак.

– А вы не боитесь? – спросил я.

– Надеюсь, вы проинструктируете меня, как вести себя, чтобы не заразиться. Ведь врачи и медперсонал обслуживают чумных больных и не заражаются.

– Конечно, я вас одену соответствующим образом и расскажу, как вести себя. Но у вас нет никакого опыта. Мало ли, какие могут быть случайности. Может быть, вы дадите список вопросов, и мы все выясним сами?

– Нет-нет, я сам должен допросить ее.

– Хорошо, тогда я пойду вместе с вами. Мы оделись и пошли в чумной барак. К сожалению, было поздно. Знахарка умирала, и ни на один вопрос нельзя было добиться ответа.

* * *

Дело подходило к концу. Уже шесть дней не было новых случаев. Инкубационный период (время между заражением и началом заболевания) при чуме – 5 дней. Значит, все, кто заразился, уже заболели, и новых заражений нет. Можно было успокаиваться и начать свертывать работу. В ответ на мою телеграмму наркому здравоохранения я неожиданно получил приказ сжечь гадрутскую больницу, в которой лежали первые больные. Сжигать больницу было совершенно не нужно. Каменное, добротно построенное здание было трижды продезинфицировано, в том числе хлорпикрином, и не представляло решительно никакой опасности, Я сообщил об этом наркому, но получил в ответ категорический приказ немедленно сжечь больницу и донести об исполнении. Я телеграфировал вторично, ссылаясь на международные соглашения, ратифицированные и нашей страной, согласно которым сжиганию подлежат только те зараженные чумой строения, которые трудно продезинфицировать, вроде китайских фанз, шалашей и т. п.