Абдуррахман аль-Джабарти - Удивительная история прошлого в жизнеописаниях и хронике событий. [Полная версия в 3-х томах.]

Затем начинают переносить имущество, утварь, посуду, домашнюю обстановку, а солдаты все это задерживают и не выпускают, заявляя при этом: “Если вы все это возьмете, то на чем же мы будем сидеть и в чем станем готовить? У нас ведь нет ни мебели, ни посуды, а то, что было с нами, пропало в пути и во время священной войны, которую мы вели, защищая вас от неверных, тогда как вы сидели в покое в своих домах и у своих жен”. Возникает спор между солдатами и хозяином дома, и дело кончается тем, что либо хозяин оставляет дом совсем тем, что в нем имеется, либо же они договариваются помириться при чьем-либо посредничестве и делят имущество, и так далее. Такие случаи происходили со знатными людьми и лицами, проживавшими в местах поселений мамлюкских беев, их войск, их приближенных и тому подобных. Затем солдаты стали направляться в такие кварталы и районы, которые никогда раньше не предоставлялись им для заселения, а именно в такие кварталы, как район мечети ал-Хусайни и квартал, расположенный за мечетью ал-Му'айади 372, кварталы ал-Хурунфиш 373 и ал-Джамалийа 374. Все кварталы стали перенаселенными, так как некоторые почтенные лица переселялись из своих домов, как только по соседству с ними появлялись солдаты, опасаясь зла с их стороны. Солдаты взбирались на крыши, террасы и окна и стреляли /68/ в соседей из ружей и пистолетов. Случилось как-то, что один из офицеров вместе со своим отрядом вошел к уважаемому богослову и приказал ему оставить дом для того, чтобы он мог его занять. Богослов сообщил офицеру, что он принадлежит к числу крупных ученых, но тот не обратил на это внимания. Богослов оставил его, надел чалму и верхом на муле прибыл к своим коллегам — шейхам и попросил их выручить его. Группа шейхов отправилась с ним в дом и въехала [во двор] на своих мулах, а солдаты, уже прибывшие сюда, завидев их, подхватили оружие и направили на них сабли. Тогда некоторые из шейхов повернули и пустились бежать, а оставшиеся проявили упорство, спустились с мулов, стали разговаривать с офицером и объяснили ему, что это дом выдающегося ученого и что так не следует поступать с ним: “Христиане и евреи, — говорили они, — уважают своих священников и [176] монахов, тем более есть основания ждать этого от вас — мусульман”. Те заявили в ответ: “Вы не мусульмане, так как вы надеялись, что страна ваша попадет под власть христиан и что они будут лучше нас. Мусульмане мы, и мы сражались, чтобы изгнать христиан и выставить их за пределы страны. Мы имеем больше прав, чем вы, на эти дома”. И они наговорили много других оскорбительных слов. Не прекращая препирательств, они остались в этом доме и на следующий день, пока домовладелец не дал им двести пиастров и кашемировую шаль для их офицера. Так они поступали во многих домах, водворившись в них таким способом. В других домах они получили еще больше. Так, например, в доме Исма'ила-эфенди — контролера монетного двора, человека уважаемого — они взяли пятьсот пиастров и кашемировую шаль. Так же они поступали и с другими. Когда количество жалоб на это, поданных паше и его катходе, возросло, то последний заявил: “Эти люди сражались много дней и месяцев, вели священную войну, страдали от зноя и холода до тех пор, пока не изгнали из вашей страны неверных. Разве не должны вы стремиться дать этим людям жилье” И он говорил другие слова в этом роде.

Когда это все закончилось, положение паши упрочилось, он успокоился и получил египетские владения и порт Александрию, который до прихода англичан был вне пределов его власти. Действительно Александрия не была под его владычеством. Когда же англичане пришли туда и были изгнаны, то порт Александрия также стал его владением.

Первое, с чего паша начал, была отмена для шейхов и богословов предоставленного им права не платить налоги с земельных угодий, взятых ими на откуп. Когда вводились налоги и подати, которыми обложили деревни, и учредили налог кашифийа 375, то их распространили на все пожалования и виды доходов, принадлежащие всем, начиная с высших военных чинов и кончая самыми низшими. Исключение составили лишь деревни и доходы, принадлежащие шейхам, с которых не положено было брать ни половины, ни трети, ни четверти фа'иза, равно как с тех, кто имеет отношение к ним или пользуется их покровительством. И шейхи начали брать вознаграждение и [177] подарки с владельцев и крестьян, находившихся под их защитой и опекой Они стали высокомерны и поверили в незыблемость этого порядка вещей, и преуспевающие стали скупать в большом количестве участки у их владельцев за бесценок. Они соблазнились земными благами, забросили изучение и преподавание наук, сохранив это лишь в той мере, в какой это им было необходимо для поддержания своего положения. Они совершенно оставили дела. Дома некоторых из них уподобились домам прежних эмиров-тысячников. Они набирали слуг и помощников, сажали людей в тюрьму, осуждали их, избивали фалакой 376 и кнутами.

Они пользовались услугами писцов-коптов, совершали злоупотребления, посылая по деревням своих приближенных и устанавливая определенную плату, которую им надлежало взыскивать с населения в качестве путевых издержек. Они торопили крестьян, предостерегая их от опозданий с выполнением требуемого с них, не прислушивались к жалобам феллахов и вели с некоторыми из них давние тяжбы, вызванные завистью и ненавистью, заложенными в их зловредной природе. Они изменились в основе своей. На их собраниях упоминались лишь дела, связанные с мирскими благами, — пожалования, поместья, подсчеты мири, фа'иза, выгоды, разные домогательства, тяжбы и жалобы. /69/ Они совещались с коптами и приглашали их влиятельных лиц на свои собрания и пиршества, заботились об их делах, гордились их частыми посещениями, визитами, которые они сами наносили, и подарками, которыми они обменивались с ними, и тому подобное, что потребовало бы долгого объяснения. И что хуже всего — это рост враждебности между ними, зависти, злобы и борьбы за руководящую роль Дело приняло серьезный оборот. Они рьяно занимались пустяками и доставлением себе суетных удовольствий. Они были скупыми по природе, все жаловались и выпрашивали, жадничали и не находили удовлетворения. На все у них загорались глаза. Они стремились поесть и участвовать в пирах богатых и бедных и были в претензии, когда их не приглашали. Они прикидывались нуждающимися из-за многочисленности членов семей и домочадцев и расширяли свое поместье. Они совершали дела, [178] далекие от порядочности, выходящие за пределы законного. Они собирались, чтобы слушать музыку и песни, певиц и музыкальные инструменты, раздавать подарки и призы за реплики шутника, его афоризм и острое слово во время вечеринки. А он говорит громко в присутствии всех мужчин и женщин — как из простых, так и уважаемых, — повышая голос, так, что он слышен близкому и дальнему. Обращаясь к главной певице, он говорит: “О моя госпожа, его превосходительство шейх ислама и мусульман, наставник стремящихся к знаниям, преученейший шейх такой-то, так от него столько-то и столько-то золотых монет”, и называет большее или меньшее количество монет. Сумма звучит как большая, а на самом деле — маленькая. В результате — кичливая ложь и издевательство над наукой в присутствии простонародья и подонков, которые подражают шейхам, совершая непозволительные поступки без всякого стыда, тогда как в обязанность шейхов входит запрещать им подобные действия. В каждом собрании они смеются и хохочут так, что их слышно далеко. Они постоянно шутят, смеются, говорят двусмысленности и состязаются друг с другом в поисках благосклонности подростков и прочее.