Абдуррахман аль-Джабарти - Удивительная история прошлого в жизнеописаниях и хронике событий. [Полная версия в 3-х томах.]

Случилось как-то, что один из самых ответственных писцов-коптов приостановил выполнение его распоряжения. Он заставил его явиться, стал проклинать и оскорблять его, обнажил ему голову и бил по ней кожаным ремнем, а тот не нашел защиты у своего эмира, который в то время был градоправителем. Когда он пожаловался своему господину на то, как шейх Шамс ад-Дин с ним обошелся, тот сказал: “Что ты хочешь чтобы я сделал с великим шейхом, избившим христианина?” Да будет Аллах милостив к их “остям!

Случилось также, что группа именитой молодежи города собралась ночью у одного из своих друзей и, разговорившись, стала воспроизводить манеру держаться некоторых знатных лиц. Шамс ад-Дину донесли об этом сборище и о том, что он был в числе тех, над кем они глумились. Ему назвали их имена, когда он оправился о них. Он заставил явиться к нему одного за другим, оскорблял и избивал их. Каждая мелочь, [433] происходившая в его доме, [влекла за собой] побои и оскорбления людей. Точно так же он обращался с феллахами поместий, которыми он владел и на которые держал откуп. Он взимал с них более высокие налоги, чем другие мултазимы, ввел дополнительные обложения, месяцами держал их в тюрьме, избивал их кнутами. Короче говоря, он изменил положенный, естественный порядок поведения, и после того, как жилище его было местом благоразумного поведения, прибежищем веры, оно превратилось в дом полицейского управления, которого боялся всякий, допустивший малейшую ошибку, и который обходили люди различного происхождения.

Его друзья и товарищи не противоречили ему ни в чем, но, наоборот, поддакивали ему. С ним разговаривали не иначе, как взвешивая каждое слово, /192/ остерегаясь довериться ему; отвечая на его вопросы, были чрезвычайно вежливы и в разговоре льстили ему. Они не употребляли местоимений в обращении к нему, они не обращались к нему ни на “вы”, ни на “ты”, и если в их речи цитировались хадисы, относящиеся к пророку, и прочие образцы красноречия и прекрасные выражения, то и тогда они не употребляли местоимений. Они занимались расписыванием его великих достоинств и прекрасных качеств.

Сейид Хусайн ал-Манзалави, проповедник, как-то в пятницу произнес проповедь в присутствии шейха Шамс ад-Дина в мечети ал-Хусайни и в его маленькой мечети в дни праздника рождения и [в этих проповедях] в такой степени переусердствовал в возвеличении покойного и его значения в выявлении важных дел, дал такое отпущение грехов, что после молебствия я слышал, как кто-то сказал: “Проповеднику остается лишь сказать: „Падите ниц, поклоняйтесь и чтите шейха ас-Садат"”.

Когда в начале 1213 (1798-99) года в Египет прибыли французы, то они не препятствовали ему ни в чем и понравились его сторонникам. Французы захотели сблизиться с ним и приняли его посредничество. Его посещал их начальник и самые влиятельные из них, а он устраивал для них пиры. Я, бывало, сопровождал его при посещении их жилищ, при обозрении им их предметов искусства, картин, резьбы и диковинок. Так было до тех пор, пока в [12]15 (1800-01) году не появились турки [434] и не был заключен мирный договор об эвакуации французами Египта и возвращении их в свою страну на условиях, о которых они договорились с везиром Османской империи и в числе которых значилось обязательство французов погасить убытки, причиненные ими тем лицам, которые были враждебны им.

Покойный, как и многие другие, думал, что все закончено и что французы безусловно эвакуируются, и тогда его охватила жадность — он вспомнил сумму, которую он выплати л войсковому писарю за высвобождение задержанного у него имущества. Он потребовал ее от Буслика 630 — управителя республики, — а также ту сумму, которую получил его переводчик. Ему ответили, что это общий порядок и что суммы эти зачислены в счет республики.

Мнение французов о нем изменилось. Это требование было оплошностью с его стороны и причиной охлаждения их отношения к нему.

Когда мир был нарушен и возникло осложнение, а внутри города вспыхнуло сражение, солдаты-мусульмане и жители города забаррикадировались в[разных] его районах и прекратился привоз продовольствия для населения города на протяжении тридцати шести дней, то богатых и почтенных людей обязали кормить и нести расходы по содержанию сражающихся бойцов каждого данного квартала и района Шейха Шамс ад-Дина, как и других, заставили содержать тех, кто был вблизи его дома.

Когда же борьба прекратилась, французы победили, а везир, потерпевший поражение, вместе с теми, кто был при нем, отправился в Сирию, французы стали мстить тем, кто боролся против них, отбирая у них имущество вместо жизни. Они арестовали и Шамс ад-Дина, посадили его в тюрьму, унижали его в течение нескольких дней, оштрафовали его на большую сумму, которую он должен был уплатить, как мы об этом подробно упоминали в своем месте. Говорили, что Мурад-бей подстрекал против него французов, когда он заключил с ними мир и: устроил для них пир в Гизе.

Причиной этому послужило [следующее]. Когда французы неожиданно напали, появились в Александрии и весть об этом [435] дошла до Каира, то собравшиеся на площади эмиры потребовали шейхов, чтобы посоветоваться с ними по поводу этого со>-бытия. Шейх Шамс ад-Дин в разговоре с ними упрекал их, сказав. “Все это за ваши дурные дела, за чинимый вами произвол, и последнее, что вы с нами сделали, — дали овладеть нами европейцам”. Указывая на Мурад-бея, он сказал: “Особенно [это наказание] за твои действия и злобность твою и действия твоих эмиров против купцов, захват их товаров, за унижение их”.

Мурад-бей за это возненавидел его, но скрывал это до тех пор, пока не помирился с французами, и передал им то, что оказал шейх ас-Садат. С Шамс ад-Дином поступили так, как об этом упомянуто, а было это на второй день приема [французов Мурад-беем].

Когда же в следующем году при помощи англичан в Египет возвратились турки и приблизились к городу, французы посадили шейха Шамс ад-Дина вместе с другими влиятельными лицами в крепостную тюрьму, опасаясь, что они поднимут мятеж в городе. [В это время] умер его сын по имени Мухаммад Нураллах, а сам он находился в заключении. Ему разрешили присутствовать на похоронах сына, и он пришел в сопровождении конвоира, неотступно следовавшего за ним, [пока не закончились похороны], /193/ и препроводившего его затем в крепость.

Сын его был отроком двенадцати лет, и шейх Шамс ад-Дин: надеялся, что после него он будет преемником их рода, — но Аллах дает осуществиться лишь тому, что он пожелает!

Когда дело кончилось и французы оставили Египет, а сюда явился везир Йусуф-паша вместе с теми, кто был с ним, шейх Шамс ад-Дин представил ему жалобу на свое положение и на то, что его постигло

Он выдавал себя за бедняка и нуждающегося, тогда как французы не забрали ничего из его дохода и из того, что имело отношение к нему. Но, подобно другим людям, он принес эту жалобу обо всем случившемся с ним и прикинулся бедняком, чтобы спасти свой доход и имущество, избавив себя от выплаты вознаграждения туркам. Жалобу он дополнил требованиями [разного рода] привилегий. [436]