Абдуррахман аль-Джабарти - Удивительная история прошлого в жизнеописаниях и хронике событий. [Полная версия в 3-х томах.]

Часто оба они сходились в моем доме, так как между мной и ними была прочная дружба и симпатия. Оба они отдыхали у меня, отбросив веяние условности, скованность, которые являются несчастьем души. К ним подходят слова того, кто сказал:

“Я был в состоянии скованности и застенчивости, но, как только я встретил людей верных, благородных, я дал волю своей душе. И то, что я говорил, я говорил без застенчивости и стеснения”.

Затем в занимательной беседе они касались всех отраслей литературы, истории. Иногда они сетовали на то, что времена изменились, и на бедствия своих друзей, а иногда декламировали прелестные газели 710 о переживаниях, связанных с расставанием или сближением и наслаждением. И, бывало, текли между ними беседы, нежней садового цветка, проникнутые мудростью.

Оба они были единственными для своего времени и своей страны, и не было в это время третьего, кто стал бы с ним рядом, — не говоря уже о равном им в этом отношении, но кто по способностям был бы вторым или третьим. Дружба их продолжалась и со временем все крепла, а затем шейх Исма'ил [531] умер, и шейх Хасан остался после него одиноким, без кого-либо, кто был бы похож на покойного и близок шейху Хасану, с кем он мог бы беседовать, спорить. Прежде красноречивый, он стал молчаливым, перестал писать стихами и прозой, делая это лишь в случае необходимости. Это произошло из-за людского лицемерия, из-за осложнений, несчастий, нарастания невзгод, утраты друзей и отсутствия приятелей. Он занялся тем, что более во благо и дает более прочное вознаграждение: науками, истолкованием разнообразных трактатов в различных отраслях знания и расписыванием их. Теперь он один из тех, кто трудится, служа науке, читает сложные книги и поэтому пользуется известностью среди студентов.

Упомянутый Хасан ал-'Аттар собрал небольшой диван стихов покойного, пользующийся признанием среди образованных людей Каира, они обратили на него внимание и проявили большой интерес к нему Шейху Исма'илу была присуща манера держаться на собраниях с чрезмерной вежливостью, и за это его критиковали. Доходило до того, что в разговоре он обращался не иначе, как в третьем лице (На полях булакского издания приписка следующего содержания: “Здесь, возможно, имеется пропуск — так, в [данном] экземпляре и, очевидно, в оригинале автографа два местоимения, и первое местоимение относится к тому, чья биография описывается, а второе — к Абу-л-Анвару, шейху ас-Садат, как на это указывается в биографии Абу-л-Анвара пол тысяча двести двадцать восьмым годом”). Случалось, что он говорил так, даже цитируя некоторые стихи Корана и передавая хадисы, как мы указали на это раньше в его биографии 711 Это соответствовало его склонности к тщеславию. Посетители, видя его приверженность к этому, подражали его манере поведения, хотя не было никаких причин и повода для такой погрешности; делалось это лишь для того, чтобы доставить удовлетворение тому, к которому многие из ближних подлаживаются. Воистину, люди подражают друг другу в своих поступках, и в природе их заложена приверженность к сильным мира сего, даже тогда, когда это ничего им не сулит. Кроме этих погрешностей, у покойного не было ничего, заслуживающего осуждения. [532]

Когда в Египет прибыли французы, случилось, что он сблизился с юношей из числа тех, кто возглавлял у них писцов. Он был красив собой, приятного нрава, был сведущ в некоторых арабских науках, был склонен совершенствоваться в литературных тонкостях, прекрасно владел арабским языком, знал много стихов. Из-за этой общности интересов каждый из них чувствовал влечение к другому, и между ними возникла привязанность, так что ни один из них не мог находиться вдали от другого то шейх Исма'ил отправлялся к нему в дом, то француз посещал его. Между ними происходили приятные споры, вызывавшие восхищение, и в это время шейх Исма'ил написал тонкие стихи и превосходную газель, в которых он говорит:

/240/ “Я привязался к нему, показывающему в улыбке жемчуг зубов, так безудержно, что даже оставил благочестие

Я покорно сделал его повелителем моей души и сказал ему. „Когда ты навестишь меня, чтобы я пожертвовал все, чем я владею?"

Он мне ответил, — жар вина сковывал его язык, — откидывая назад голову от смеха:

„Когда заря нападет на войско ночи и обратятся в бегство ее черные как смоль воины!"

И он пришел ко мне, когда занялась утренняя заря, [весь во власти страсти] и со следами борьбы

Он был в наряде из покрова ночи, унизанного словно звездами на небосводе.

Я 'принял его за полный месяц, окруженный звездами мрака, окутанный там, что чернее ночной темноты.

Он пришел, а [затем] ушел, но рассудок его не затуманился вином, а одежда его не была разорвана”.

У него есть еще стихотворение, которое называется Ридж:

“Пусти ее (т. е. чашу) по кругу при блеске звезд и цветов и сиянии луны на поверхности реки.

Давай напев маснави (Стихотворение, в котором полустишия рифмуются между собой) и подари мне румянец, подобный пылающим углям на раскрасневшихся щеках. [533]

Позолоти серебро чаши золотом вина, окрась кончики пальцев золотом вина.

Вот тебе ожерелье из яхонтов его пузырьков Уста чаши улыбаются с радостью из-за него.

Разорви покров ночи и рассей его мрак светом вина, пусть по нашему кругу до рассвета ходит солнце.

Разожги огнем щек мое сердце и окружи его прохладой желанных зубов и губ твоих.

Разве ридж лучший сорт мускуса, если твое дыхание распространяет аромат, смеется над благовониями?

Зефир течет, напитанный амброй твоего дыхания. Сады цветов наполняются запахом от него.

Да стану я жертвой твоих томных глаз, взгляды которых [пронзают] как мечи, чьи черные ресницы насурмлены волшебством.

Газель с пронзительным взглядом оставила мое сердце исходить кровью в потоках слез.

Перевязь для меча его длинная (т. е. он высок ростом), — мое страдание скрыто.

Он подобен газели, удивительно красив, с тонкой талией,

у него добрый нрав, речь его поет от нанизанных жемчугов стихов и прозы.

Пальмовое копье стыдится прямоты его стана, и жемчуга его улыбающихся [зубов] смотрят с презрением на звезды.

Стараются быть похожими на него ветви деревьев, в наряде листьев которых покоится зелень.

Над блеском этого чела — мрак из волос, под которым является восход луны (т. е. лицо).

Когда мы ночью стали прощаться, моя душа словно готова была покинуть меня из-за дня разлуки.

На прощанье он заплакал, и глаза его стали как анемоны, увенчанные каплями из жемчугов росы”.

[Затем шейх Хасан написал мувашшах (Строфическое стихотворение), который содержит следующие стихи: ] [534]

“Что касается моего сердца, то оно не покидало тебя, почему же ты набрал в своей страсти замену — это поразительно.