Абдуррахман аль-Джабарти - Удивительная история прошлого в жизнеописаниях и хронике событий. [Полная версия в 3-х томах.]

Кашифам провинций отдано распоряжение объявить для всеобщего сведения о запрещении /252/ потреблять зеленые бобы, зерна верблюжьей травы, горох.

Чиновникам, исполнителям и кашифам районов возбраняется брать что-либо у феллахов бесплатно, как они это обычно делают. О ком станет известно, что тот взял что-нибудь, будь это хоть лепешка или солома или даже навоз из-под скотины, того постигнет тяжелейшее наказание, окажись он даже из числа самых высокопоставленных лиц.

Было приказано также одеть намордники на скот, пасущийся на пастбищах вокруг плотин и полей.

Из других событий: один христианин из армян получил откуп на скупку поступающего из Верхнего Египта черного тмина, зерен укропа, аниса и тому подобного. За этот откуп он уплатил большое количество кошельков; монополию он получил на скупку и на продажу по установленным им ценам. Стоимость этого откупа, выплаченная им казне, достигла пятисот кошельков, а во времена египетских эмиров его сдавали [всего лишь] за десять кошельков, и не больше. Когда представителем Порты стал Салих-бей ал-Мухаммади, то он повысил [стоимость этой концессии] на десять кошельков. При Мустафа-аге — предыдущем представителе Порты — торговля всем перечисленным, а также хлопком была монополией учрежденного в то время вакфа в пользу священных городов Мекки и Медины, как и многое другое. При нынешнем правительстве [эта монополия сдавалась] за двести кошельков. В нее включили торговлю сушеными финиками, пальмовыми листьями, корзинами, канатами, растительным волокном. Цена корзины, которая служит мерой пшеницы, достигла двадцати [557] пяти пара, тогда как раньше ее покупали за один или два пара, если она была уж очень хорошей, а в общем их покупали и за меньшую цену.

Другие события. Карабит, владелец таможни в Булаке, взял на откуп заведование банями. Он ввел поборы с хозяев бань и с женщин банщиц, назначив определенное количество дирхемов в неделю, и [сверх того] установил, что в его пользу поступает доход с каждой бани за один день в неделю.

Из числа [событий], имевших место в этом году, — недостаток мыла и отсутствие его на рынках; перевелись и мелкие торговцы, торговавшие им. Мыло — это такая вещь, без которой не обходится ни богатый, ни бедный; оно исчезло по той причине, что купцы, торгующие мылом, повысили его цену, ссылаясь на поборы, которые они обязаны выплачивать, и на те поставки, какие они обязаны делать государственным сановникам. По распоряжению катхода-бея была установлена цена на мыло, но торговцы воспротивились, заявив, что терпят убыток и не получают прибыли, и такое положение повторялось не раз. Торговцы жаловались на незначительный привоз мыла до тех пор, пока стоимость ратла мыла не была установлена в тридцать шесть пара, но они этим не удовлетворились и усилили свои жалобы. Катхода потребовал от них отчетность, проверил ее, прибавил им по пять пара на каждый ратл и поклялся, что больше этого не повысит цену. Но торговцы упорно утверждали, что терпят убыток. Катхода послал одного из своих агентов — турка — для наблюдения за продажей, с тем чтобы торговцы не превышали установленную цену. Тот, осуществляя это, ежедневно отправлялся в хан и проводил там приблизительно два часа в течение дня; он следил за тем, чтобы покупающему продавали по этой цене. Торговцы закрывали оклады и переносили торговлю на следующий день. На протяжении этих двух часов солдаты толкались здесь, и, кроме них, никто из жителей города не мог получить [туда] доступ, чтобы купить мыла для себя. Солдаты же продавали купленное ими населению с непомерной надбавкой: они покупали по пиастру за ратл, а продавали его по два пиастра. Население пожаловалось катходе, и тот [558] приказал продавать мыло у ворот Баб Зувайла, у двух общественных фонтанов, один из которых расположен напротив ворот, а другой — тот, что был устроен госпожой Нафисой ал-Мурадийа 718 у хана, находящегося напротив мечети ал-Му'айади. Это распоряжение было отдано, чтобы облегчить простонародью покупку мыла, но положение не улучшилось, потому что торговцы садились в помещении при фонтане, запирали за собой дверь и продавали мыло через окна тому, кто платил цену. Солдаты целыми отрядами толпились у этих фонтанов, руками и ногами своими цеплялись за окошки, и простонародье оставалось сзади, не имея возможности получить что-либо. Солдаты не давали кому бы то ни было конкурировать с ними. У этих фонтанов царил шум и крик, исходивший от обеих сторон; бедному жителю оставалось лишь купить у солдата по цене, какая тому вздумается, или же возвратиться в свое жилище ни с чем. Так продолжалось /253/ в течение многих дней. Временами увеличивалось количество мыла, имевшегося на руках у продавцов на рынке, и тогда скопления публики не получалось — перед продавцом высилась огромная груда мыла, и он ждал того, кто бы купил его. Так бывало на большей части таких рынков, как ал-Гурийа, ал-Ашрафийа, Баб Зувайла, ал-Бундуканийин, и в местах, находящихся за их пределами. Но наутро уже ничего нельзя было достать, и возобновлялось столпотворение у двух фонтанов, как вначале. И из других событий. Паша выпустил обращение к населению города и поручил группе архитекторов и производителей работ обследовать заселенные дома, и если будут обнаружены трещины в том или в другом доме или в какой-либо части его, то отдать распоряжение разобрать его и перестроить. Если же хозяева не смогут выполнить этого, то приказать им очистить дом, перестроить его заново за счет казны, и он станет собственностью государства. Поводом для этой уловки явилось дошедшее до паши известие о том, что в каком-то месте обрушился дом и что под обломками его погибло три человека из числа населявших его. Поэтому паша выпустил такое обращение и послал архитекторов и упомянутое распоряжение. Оно вызвало большую тревогу среди [559] населения города, так как многие оказались неимущими, не имели доходов, а цены на все возросли. Тот же, кто имел достаток, чтобы смести и построить дом, не мог сделать этого из-за невозможности обеспечить эту работу всеми необходимыми материалами, а также потому, что было запрещено пользоваться где бы то ни было рабочими, кроме как на постройках паши и государственных сановников. Дошло до того, что, если человек нуждался в малейшем ремонте здания, он не мог найти рабочего для этого и не мог получить сколько-нибудь золы из бани, как только лишь по письменному разрешению. Если же кто-нибудь получал что-либо тайком и неожиданно об этом узнавали, то и его и владельца бани наказывали,

Паша имеет свыше двух тысяч ослов, которые в течение всего дня перевозят в мусорные ямы золу из бань, а также кирпичи, щебень, землю и обломки разрушенных домов на постройки в крепости и в другие места. И видишь рынки и переулки, переполненные вереницами ослов, отправляющимися и возвращающимися. Если человек в соответствия с приказом снесет свой дом, к нему тотчас же направят вереницу ослов, чтобы увезти рассыпанные кирпичи, и лишь влиятельное лицо может воспротивиться этому. И не являются ли эти распоряжения уловкой для заполучения обломков — строительного материала, так необходимого паше? Мусор от разрушенных зданий остается нетронутым на проездах, его не перевозят, и видишь большинство дорог и районов замусоренными. Что же касается сноса и перевозки больших домов и обширных жилищ, в которых обитали египетские эмиры, в особенности в Биркат ал-Фил, в ал-Хаббанийе, то там это было общим явлением, пока не остались от них руины, фундаменты и ужасные груды; они сравнялись с дорогами, стали мрачными пристанищами одних лишь сов, после того как были пастбищем для газелей. Все виденное там напоминает слова того, кто сказал: “Это жилища людей, живших спокойной жизнью, наслаждавшихся тем, к чему лежит душа. Теперь их постигли бедствия, и сини переселились в могилы; от них не осталось ни глаза, ни следа”. [560]