Василий Цветков - Белое дело в России, 1920–1922 гг.

Допрос свидетелей по делу и лиц, остававшихся при Царской Семье до последней возможности, подтверждают это положение и позволяют составить себе приблизительное представление о глубине национальной и личной драмы, которую перенесла русская Державная Чета в последние двенадцать лет своего царствования, и о тех благородно-национальных чувствах, которые руководили действиями Государя и Государыни в дни 22 февраля – 9 марта 1917 года. Теперь, благодаря следственному производству, благодаря остаткам «вещественных доказательств» истинных образов погибших Членов Царской Семьи, благодаря начинающим ныне появляться заметкам и воспоминаниям об Августейших Мучениках, а главное, благодаря испытанным на самих себе последствиям нашего «общего Земского греха», мы не можем не сознаться, что в свое время не знали и не понимали покойных Царя и Царицу. Судили же о Них или в ослеплении и увлечении «общественным мнением», или с сознательно лживою и злостною целью…» [1156] Там же, с. 79. .

Конечно, полагал генерал, никто не мог оспорить право Государя жесткими методами подавить «революционный бунт», начавшийся в столице в феврале 1917-го. Но это бы противоречило натуре Государя, его самоотверженному намерению совершить жертвенный подвиг ради спасения Родины: «…Если бы Николай II обладал «государственным гением Царя Петра или Иоанна Грозного, то, быть может, Ему единолично, как и им, удалось бы справиться с восставшим против Него или слишком пассивным «боярством» Его времени. Он был богат теми душевными качествами, которых недоставало Петру и Иоанну, был мудр и прозорлив в чисто русском складе ума и тверд в своем духовном мировоззрении. Но в то же время Он был в полной мере сыном Христовой веры, не мог быть граждански жестоким и верил, что в предназначенной Ему Промыслом Божьим мировой духовно-идейной борьбе может победить окончательно не физическая сила власти, а пример бесконечной любви власти к своему народу, до готовности отдать за него свою жизнь…»

Не сложилось, к сожалению, и взаимодействия с российскими политиками, российской интеллигенцией, призванной, по мнению Дитерихса, стать новой опорой власти, но вместо этого шедшей на поводу революционеров: «…Сознание своего идейного одиночества в кругу русской интеллигенции являлось одним из элементов душевной драмы последнего десятилетия царствования Императора Николая Александровича и Императрицы Александры Федоровны. Это идейное одиночество созналось Государем в полной мере со времени опыта сотрудничества с 1-й Государственной думой…» [1157] Там же, с. 84. .

В итоге сложилось пресловутое «двоевластие»: «…Временное правительство, без Царя и государственности, установилось никем не выбранное, но допущенное милостью кумира дня – совета солдатских и рабочих депутатов, о чем народ был поставлен в известность тоже двумя историческими актами…» [1158] Там же, с. 157. .

Несмотря на это, весьма показательным было то, что Государь Император, даже после отречения от Престола, готов был поддержать своим авторитетом (если бы это потребовалось) политику Временного правительства, которая способствовала бы эффективной борьбе с Германией. Победы в войне для Николая II означала залог возрождения национальной государственности: «Тем с большей радостью, искренностью и надеждой на возможность возрождения национальных сил, на возможность упрочения новой власти относился Он к таким сведениям, как первоначальные известия о благополучно начавшемся Тарнопольском наступлении. Веселый и счастливый Он приходил по вечерам к постели Наследника Цесаревича и с увлечением читал Ему последние новости с поля сражения, в которых сообщались данные о трофеях и пленных, захваченных нашими войсками при наступлении.

По случаю этих успехов 21 июня во дворце был отслужен благодарственный молебен, и бывший Император не скрывал от окружающих Своей радости, что, помимо военного значения победы, «эти успехи укрепят власть Временного правительства и ему, быть может, удастся восстановить снова мощь и дух армии и довести войну до конца с честью». Он весь был проникнут одним чувством любви к Великой Родине и горячо молился, когда провозглашалось многолетие «Временному российскому правительству». У окружавших Его в заточении приближенных сложилось вполне определенное впечатление, что Он готов был перенести безропотно и с полной покорностью все самые строгие и унизительные ограничения ареста и все самые тяжелые последствия Своего отречения от власти, лишь бы новые люди и новое положение смогли и сумели спасти от окончательной гибели Его дорогую Россию и русский народ…» [1159] Там же, с. 202. .

Так же показательно для эволюции политической программы Белого движения к 1922 году выглядела статья «Великие идеалы», опубликованная в том же номере «Воина». В ней, хотя и довольно идеалистически, утверждалось бесспорное преимущество единоличной, наследственной власти перед коллегиальной, монархического принципа перед ошибками «демократии»: «Монарх – есть личность, стоящая вне наших сомнений, вне наших суждений о нем. Монарх – есть нечто, что поставлено на пьедестал нашим абсолютным к нему уважением.

Ценность власти Монарха, этого наивысшего авторитета, заключается в том, что только ей свойственны такие факторы, кои совершенно чужды правителям по выбору и не применимы к ним, как к «халифам на час», а являются неотъемлемыми статутами идеологии власти Монарха – это: несменяемость, наследственность и независимость.

Президентские троны необыкновенно часто видят смены своих хозяев. Всякая такая смена ломает, нередко в корне, политическую программу страны, ее прежние законодательные постановления, ведет тенденцию в области финансовой и экономической часто диаметрально противоположную взглядам и решениям предыдущих президентов… Всякий избранник – президент не лишен партийных взглядов и связан, вне всякого сомнения, с партийной дисциплиной, диктующей ему, избранному партией, ряд условий, от которых он не в праве и не в силах отказаться… Монарх же не член партии, не пропагандист и проводник партийных идей, не втиснутый в рамки узкой дисциплины, а личность свободная в решениях, которому близки интересы всех граждан, а не тех, кто дышит и питается параграфами партийной программы. И наконец, закон престолонаследия гарантирует стране нормальную последовательность, уклад государственной мысли… Республиканский правитель – есть человек, вышедший из какой-нибудь среды, возможно не пользующейся репутацией всего населения, а между тем династия – есть порождение самого народа, есть детище им взлелеянное, а посему она – само доверие и надежда. Вот почему только Монарх может быть истинным и полным авторитетом» [1160] Там же, с. 21. .