Василий Цветков - Белое дело в России, 1917–1919 гг.

После неудачных попыток переправиться через Двину и взять Ригу для командования ЗДА стала очевидной перспектива полного провала военной операции на «двинском направлении». Для отражения атак ЗДА с нарвского фронта были переброшены 4 эстонских бронепоезда, корабли английского флота постоянно обстреливали позиции войск Бермондта. Отношение к Белому движению оказалось совершенно испорченным. Пока ЗДА «штурмовало» Ригу, дислоцированный в Литве отряд полковника Вырголича, также не признававший литовскую государственность, попытался выступить на соединение с Бермондтом. Пять недель продолжалось противостояние под Ригой, закончившееся поражением ЗДА. 10 ноября 1919 г. началось контрнаступление латышской армии, завершившееся занятием Курляндии и падением Митавы. 19 ноября Бермондт фактически сдал командование ЗДА немецкому генералу Эбергарду, заявившему, что «германское правительство гарантирует амнистию всем солдатам русско-немецкой армии». Латвийское правительство и предпарламент были готовы начать военные действия против Германии, однако немецкие добровольцы довольно скоро были отправлены домой, а русские солдаты и офицеры снова оказались в лагерях; в начале декабря 1919 г. из остатков ЗДА был сформирован «Русский отряд на территории Германии». По мнению сенатора Бельдгардта, ЗДА предали ее же «верные союзники – германцы». Армия и не должна была наступать на Двинск и Великие Луки. Немецкие военные представители в Курляндии полагали использовать Бермондта и его силы в качестве дополнительного фактора давления на Латвию с целью получения от правительства Ульманиса обещанных земельных наделов. Утверждение правительства Ниедры вполне согласовывалось с планами фон дер Гольца, но как только русские части ЗДА начали переправу через Двину, последовал категорический приказ начальника немецкой Железной дивизии майора Бишофа, требовавший немедленного прекращения переправы. В результате предательская позиция немцев, по отношению к русским интересам, и здесь проявилась в полной мере: «вся операция имела только одно объяснение – желание провалить наступление Юденича на Петроград, создав ему осложнение в тылу» (24). Сам же Бермондт предпринял попытку перейти на белый Юг. Надежды на сосредоточение остатков белых армий Европейской России именно в этом регионе была характерна и для белого Севера, и для Северо-Запада. В своих приказах по армии Бермондт заявлял о готовности «присоединиться к армии генерала Деникина», обращался к Главкому ВСЮР с просьбой принять ЗДА «под свое командование». Однако дальше намерений дело не пошло, и в середине декабря бывший командующий армией отбыл в Берлин. Незадолго до отъезда, 1 декабря 1919 г., он (согласно «ходатайству чинов своей армии») «принял на себя» чин генерал-майора и потребовал называть себя князем Аваловым – по сочетанию фамилий первого (Авалов) и второго (Бермондт) супругов его матери он стал носить фамилию Бермондт-Авалов (25).

С историей Западной Добровольческой армии достаточно тесно связана проблема «смены ориентации» внешнеполитического курса Белого движения. «Германофилия» была характерной для многих политических деятелей антибольшевистского фронта еще в 1918 г. Надежды на «помощь немцев» связывались с возможностью восстановления монархии в России. В январе 1918 г. в подпольных структурах Петрограда был распространен список правительства, возглавляемого бывшим министром юстиции Совета министров Российской Империи и председателем Государственного Совета И. Г. Щегловитовым. В марте 1918 г. в помещении Съезда торгово-промышленного Союза на Литейном проспекте в Петрограде состоялось собрание, посвященное заключению Брестского мира и тем перспективам российско-германских отношений, которые создавались благодаря этому акту. На заседание были приглашены опытные дипломаты. Идею необходимости тесного союза с Германией отстаивал бывший товарищ министра иностранных дел, один из авторов акта о непринятии Престола Великим Князем Михаилом Александровичем барон Б. Э. Нольде. По его мнению, «Брест-Литовский акт не так уж плох: образование Украины – явление «временное», отторжение Балтийских государств еще не означает их присоединения к Германии, образование Польши возбудит германскую национальную стихию». Его оппонентом выступил бывший начальник Дальневосточного отдела МИДа Г. А. Козаков, отметивший «силу, еще совсем не исчерпанную, Северной Америки и, наконец, Японии, которая ограничилась во время войны снабжением союзников и «запугиванием Китая». «Эти две державы вместе с остальными союзниками «добьют Германию», даже если благодаря германскому упорству война затянется. А при победе союзников Брест-Литовский мир «рассеется как дым». «Германофильская ориентация преждевременна, – говорил Козаков, – пока немцев не разобьют, с ними нельзя разговаривать, они не представляют союза с Россией на равных началах, а все на началах подчинения». «Точки над i» поставил последний министр иностранных дел правительства Российской Империи Н. Н. Покровский, заявивший, что «сам союз монархической Германии с большевизмом указывает на безвыходность военного положения Германии». Правда, и после победы Антанты над Четверным Союзом перспектив для России бывший министр не видел. Итоги войны заставят союзников «отыграться либо на Германии, либо на России, а вернее – на двух вместе».

Несмотря на далеко не очевидные возможности военной победы Четверного Союза, «германофильские настроения» поддерживались также надеждами на спасение Царской Семьи. «Германофилы-монархисты» были убеждены, что это может произойти только благодаря помощи немецких военных и дипломатов в Москве. Антибольшевистские структуры стремились наладить взаимодействие с германским посольством и лично с графом Мирбахом. Нольде активно сотрудничал с Кривошеиным, который, в свою очередь, надеялся с помощью германского посла добиться «освобождения екатеринбургских узников». Психологическую оценку произошедшего совмещения «германофильства» и «монархизма» дал Михайловский: «Монархический призрак, который, казалось бы, исчез под февральскими лучами, снова ожил после злоключений, вызванных демократическими и социалистическими экспериментами как при Временном, так и при большевистском правительстве. Надвигающаяся германская оккупация придавала этому монархическому призраку традиционно уютный германофильский оттенок, не говорилось о монархии вообще, а говорилось о Романовых, которые одни могут заключить «настоящий мир» с Германией.

В специально составленной записке в московский Правый Центр (11 августа 1918 г.) П.Н. Милюков развернул подробный план «восстановления российской государственности и объединения России» при поддержке Германии. Учитывая, что Германия стремится к союзу с Россией с целью противостояния Великобритании и к созданию т. н. северного правительства, то можно и должно «добиваться соглашения на наиболее выгодных для себя условиях». Условия реализации подобного плана представлялись лидеру кадетов следующими: «Пересмотр теперь же, а не по окончании войны, Брестского договора», создание «национального и объединенного» правительства, которое бы «явилось на свет сразу, как монархическое», с тем расчетом, что «кандидатом на Престол» должен быть Великий Князь Михаил Александрович. Он должен был утвердить при вступлении на Престол «Основные законы», текст которых следовало разработать «нашим юристам» (Б.Э. Нольде, Н.И. Лазаревскому, К. Н. Соколову, В.М. Гессену). Политическую систему, по мнению Милюкова, следовало основывать на принципе коалиции («на основе программы Правого Центра», но с устранением из ее состава сторонников самодержавия с одной стороны и сторонников «Левого Центра» и прежнего Учредительного Собрания с другой стороны»). «Исходной точкой переговоров должна быть неприкосновенность всей прежней территории России, за исключением Финляндии… и Польши». «Основным требованием объединения считался суверенитет центральных органов, единство территорий и правительства, а также создание палаты по типу Бундестага», что обеспечило бы представительство регионов. Спорным представлялось положение Закавказья и Крыма, принимая во внимание стремление Германии создать в этих регионах «опорные пункты будущей борьбы с Англией». Украине предполагалось придать статус, схожий с Баварией. Примечательно, что проект Милюкова не предполагал созыва Учредительного Собрания, а на «переходный период» создавался «совещательный орган Совета Республики из общественных элементов, стоящих на государственной позиции». Проблему «сепаратизма» окраин, по мнению Милюкова, можно было бы решить, используя поддержку Германии. Следовало отказаться от избирательного закона 1917 г. («ввести возрастной ценз, ценз оседлости и двухстепенность выборов в деревне» без куриальной системы и восстановления старых земств) и провести земельную реформу. Надежды на Германию не оправдались. По оценке Михайловского, Милюков «встал неожиданно на германофильскую позицию в самый неудачный для Германии момент и, кроме вреда для себя, ничего не принес, лишний раз обнаружив свое неумение разбираться в международно-политической обстановке».