Василий Цветков - Белое дело в России, 1917–1919 гг.

Вы пишете о необходимости отделить военные задачи от политического строения. Нам легче было бы отвечать по этому пункту, если бы он был изложен не в такой отвлеченной форме. Однако мы все же обязуемся заявить, что задачи Особого Совещания, которое существует при Д.А., как раз состоят в том, чтобы отделить гражданское управление от военного, и, не разрывая их связи, которая диктуется условиями времени, удовлетворить возможно полнее потребности политического строительства.

Еще труднее ответить на Ваш другой упрек, касающийся «внесения политических соображений в военное дело», так как существо этого упрека остается для нас неясным. Идет ли здесь речь о каком-либо партийном подборе командного состава, или, может быть, Вы имеете в виду распространение в Армии тех или иных партийных лозунгов? Вы не поясняете Вашей мысли точнее. Мы могли бы только сказать, что все те оттенки ее, какие можно себе представить, ни малейшим образом не соответствуют действительности и опровергаются фактами. То, что распространяется в Армии, соответствует официальным заявлениям Главнокомандующего. Подбор командного состава основан на чисто деловых соображениях, независимо от партийных взглядов. Ни о каком влиянии политических соображений на военное дело мы никогда не слышали.

Вы говорите далее о том, что иные действия, хотя бы и со стороны отдельных лиц, близких к Д.А., убивают сочувствие и доверие к национальному движению. Вот пункт, о котором мы можем, наконец, сказать, что тут Ваши сведения более подходят к действительности. Мы не станем отрицать ни отдельных случаев злоупотреблений, ни отдельных неправильных действий, чрезвычайно прискорбных и вызывающих протест с нашей стороны не меньше, чем с Вашей. Мы не можем также отрицать ни того, что среди служащих в Д.А. и числящихся в ее составе есть и такие, которые не во всем разделяют общую программу, положенную в основу ее политических задач. Но если говорят об отдельных злоупотреблениях, то Вы знаете, что уберечься от них невозможно, особенно в условиях нашей смятенной и вконец расстроенной жизни. Что же касается лиц иных направлений, входящих в состав Добровольческой Армии, – скажите, у кого есть право отказывать всем желающим проливать свою кровь за родину и служить ей в меру своих сил. Важно и то, что во главе Армии стоит лицо, которого открытый и честный образ действий выше всяких похвал и прогрессивный образ мыслей которого не подлежит ни малейшему сомнению.

Мы оставляем до конца один пункт, может быть, самый существенный в Вашем письме – о раздорах военных властей с местным населением и выборными правительственными (вероятно, представительными. – В.Ц.) органами. Мы опять-таки не будем отрицать случаев таких раздоров, равно как и возможность злоупотреблений. Даже в упорядоченных и упроченных Федерациях бывают столкновения центральной власти с местными властями. В России, где ничто еще не упрочилось и все находится в процессе образования, такие случаи неизбежны. Но почему Вы думаете, что вина здесь лежит только на одной стороне. Местные власти и краевые собрания, неопытные, повинующиеся нередко центробежным силам, руководимые иногда оппозиционно настроенными политическими деятелями, конечно, склонны бывают преувеличивать и свои права, и свои притязания. В общем, все же, между ними и Д.А. установился известный терпимый modus vivendi. Приходится на многое закрывать глаза, многое допускать, чтобы жить с ними в мире и в ладу. В Париже хотят, чтобы у нас не было раздоров. Но не значит ли это, что командование Д.А. должно на все беспрекословно соглашаться и ни против чего не возражать? Ведь возможны проявления недопустимой самостийности и узкой областной замкнутости, не желающей считаться с интересами Единой России. Значит ли это, что мы не должны отстаивать того единства, которое иногда близоруко упускается из вида местными политиками. Мы очень опасаемся, что местные деятели дают в этом отношении в Париж неполные и неточные осведомления.

Тенденциозно освещая факты, представляя в неверном истолковании объединительные задачи Д.А., они ждут за границей поддержки своим сепаратистским стремлениям, что малейшая поддержка их в этом отношении против Д.А. ведет к ущербу для единства русского государства и затрудняет политику объединения. Это, конечно, отнюдь не означает, чтобы следовало поддерживать старый централизм, возврат к которому, как все это прекрасно сознают, немыслим.

В заключение позвольте сказать, что и Добр. Армия и мы все, тесно спаявшиеся с нею, превосходно учитываем усиление демократических тенденций, которое проявляется сейчас на Западе. Но со слов одного очень хорошего наблюдателя Парижской жизни мы знаем также и то, как в стремлении Запада во что бы то ни стало наладить у нас неограниченный демократизм, проявляется непонимание, трафарет, самоуверенная мысль, что те средства, которые удаются здесь на Западе, непременно помогут и в России – плохая педагогика, которая делает нежизнеспособной всякое воспитание по своему образцу. Обстановка, в которой совершается трудное дело государственного строительства в России, имеет свои особенности, которые не могут быть поняты в Париже. Но, если Вы будете отстаивать ту мысль, что для достижения идеала мы боремся с неимоверными трудностями, с недостатком людей, с неподготовленностью масс и с неслыханной расшатанностью всех отношений и партий, Вы окажете русскому делу на Западе неоценимую услугу.

Мы хорошо представляем себе Вашу трудную задачу, и если мы могли бы облегчить ее установлением связи между Вами и Россией, мы были бы счастливы: тогда Вы действительно опирались бы на сведения лиц самой различной политической окраски.

Приехавшие из Константинополя передают невероятные сведения, которые тут неподалеку от нас распространяются о Д. А. Ведется непрерывная злонамеренная агитация против нее, и не одними большевиками, а всеми выбитыми из колеи и оторванными от родной почвы, легкомысленными болтунами и праздными эгоистами, озлобленными доктринерами и отставленными сановниками. Люди, которые связаны с Россией только тем, что здесь случайно находятся их имения и дома, люди, потревоженные в своем спокойствии и думающие только о том, чтобы спастись куда бы то ни было, лишь бы обрести там утраченный покой, люди неудовлетворенного политического честолюбия и неоправданной жизнью политической догматики, – вот те, из кого слагается тот хор голосов, который с обычной для русских людей легкостью критикует и осуждает дело добровольцев и их руководителей, уже второй год, при неимоверно тяжелых условиях полагающих души своя за други своя. Прибавьте сюда тех официальных осведомителей из иностранных генералов, которые потерпели крушение на Юге России и свою тяжкую ответственность сваливают на Д. А. Прибавьте сепаратистов и самостийников всякого рода, в безумном ослеплении подрывающих самые корни русского государства, – и Вы получите ту атмосферу, в которой слагается в Константинополе мнение о Д. А. По словам некоторых лиц, попавших туда впервые, достаточно побыть неделю в этой атмосфере, чтобы быть сбитым с толку: так настойчиво, неизменно, неутомимо плетется здесь злая интрига против Д.А., искусно поддерживаемая большевиками. Можно себе представить, что делается в Париже, где распределяются сейчас жребии земли и куда со всех сторон стеклись русские люди и самой различной политической окраски, и самых различных жизненных положений.