Андрей Купцов - Миф о красном терроре

Впечатление от процессов за границей.Некоторые из моих друзей, люди вообще достаточно разумные, называют эти процессы от начала до конца трагикомическими, варварскими, не заслуживающими доверия, чудовищными как по содержанию, так и по форме. Целый ряд людей, принадлежавших ранее к друзьям Советского Союза, стали после этих процессов его противниками. Многих видевших в общественном строе Союза идеал социалистической гуманности этот процесс просто поставил в тупик; им казалось, что пули, поразившие Зиновьева и Каменева, убили вместе с ними и новый мир.

В Западной Европе— одно.И мне тоже до тех пор, пока я находился в Европе, обвинения, предъявляемые на процессе Зиновьева, казались не заслуживающими доверия. Мне казалось, что истерические признания обвиняемых добываются какими-то таинственными путями. Весь процесс представлялся мне какой-то театральной инсценировкой, поставленной с необычайно жутким, предельным искусством.

В Москве — другое.Но когда я присутствовал в Москве на втором процессе, когда я увидел и услышал Пятакова, Радека и их друзей, я почувствовал, что мои сомнения растворились, как соль в воде, под влиянием непосредственных впечатлений от того, что говорили подсудимые и как они это говорили.

Проверка.…Я взял протоколы процесса, вспомнил всё, что я видел собственными глазами, слышал собственными ушами, и ещё раз взвесил все обстоятельства, говорившие за и против достоверности обвинения.

В основном процессы были направлены прежде всего против самой крупной фигуры — отсутствующего обвиняемого Троцкого. Главным возражением против процесса являлась мнимая недостоверность предъявленного Троцкому обвинения. Троцкий, — возмущались противники, — один из основателей Советского государства, друг Ленина, сам давал директивы препятствовать строительству государства, одним из основателей которого он был, стремился разжечь войну против Союза и подготовить его поражение в этой войне? Разве это вероятно?

(Вы слышали, чтобы кто-то читал протоколы? Где они были опубликованы тогда? А публиковали ли их в постхрущёвский период и где?

Далее Фейхтвангер говорит о внутреннем мире Троцкого, для которого идея мировой революции стала болезненной идеей фикс. И так как основная база революционной силы была в СССР, которым, по мнению Троцкого, правила банда оппортунистов, то как раз СССР и становился главным врагом.

У него есть один абзац: «Неболыиевистское прошлое Троцкого — это не случайность. Так отвечает Ленин в своём завещании на вопрос о том, возможен ли договор между Троцким и фашистами». — А.К.)

Правдоподобны ли обвинения, предъявленные Радеку и Пятакову.Что касается Пятакова, Сокольникова, Радека, представших перед судом во втором процессе, то по поводу них возражения были следующего порядка: невероятно, чтобы люди с их рангом и влиянием вели работу против государства, которому они были обязаны своим положением и постами, чтобы они пустились в то авантюрное предприятие, которое им ставит в вину обвинение.

Идеологические мотивы обвиняемых.Мне кажется неправильным рассматривать этих людей только под углом зрения занимаемого ими положения и их влияния.

Пятаков и Сокольников были не только крупным чиновниками, а Радек был не только главным редактором «Известий» и одним из близких советников Сталина. Большинство этих обвиняемых, а по сути-то и все, были в первую очередь конспираторами, профессиональными революционерами. Всю свою жизнь они были страстными бунтовщиками и сторонниками переворота — в этом было их призвание. Всё чего они достигли, они достигли вопреки предсказаниям «разумных», благодаря своему мужеству, оптимизму, любви к рискованным предприятиям. Заговор был формой их существования.

К тому же они верили в Троцкого, обладавшего огромной силой внушения. Вместе со своим учителем они видели в «государстве Сталина» искажённый образ того, к чему они сами стремились, и свою высшею цель видели в том, чтобы внести в это искаженное общество свои коррективы.

Возражения наблюдателей на Западе.Против порядка ведения процесса.

Кроме нападок на само обвинение слышатся не менее резкие нападки на самый порядок ведения процесса. Если имелись документы и свидетели, спрашивают сомневающиеся, то почему же держали эти документы в ящике, свидетелей держали за кулисами, а довольствовались не заслуживающими доверия признаниями?

Причина упрощённой процедуры процессов.(Это была историческая ошибка, мина замедленного действия, которая взорвалась в 1953–1956 гг. — А.К.)

…Мне объяснили причину такого подхода к ситуации.

Это так и было нужно. На процессе мы показали некоторым образом только квинтэссенцию, препарированный результат предварительного следствия. Уличающий материал был проверен ранее и уже был предъявлен обвиняемым. На процессе было достаточно подтверждения их признания.

Пусть тот, кого смущает это, вспомнит, что это дело рассматривал военный Суд (правильно — Военный трибунал. — А.К.) и что процесс этот был процессом политическим. Нас интересовала чистка внутриполитической атмосферы. Мы хотели, чтобы весь народ от Минска до Владивостока понял происходящее. Нельзя забывать, что весь народ ещё не так давно, кроме узкой прослойки интеллигенции, был просто неграмотным. И политические взаимоотношения его с государством были ограничены общением с управляющим барина, попом и целовальником в казённом кабаке. Народ в основной массе на самом деле только недавно начал осознавать, что он живёт в новом государстве.

Поэтому мы постарались обставить процесс с максимальной простотой и ясностью. (Такие комментарии Фейхтвангеру могли давать разные пиплы от Молотова и Сталина до студента МГУ. — А.К.)

Подробное изложение документов, свидетельских показаний, разного рода следственного материала может интересовать юристов, криминалистов, историков, а наших советских граждан мы бы только запутали таким чрезмерным нагромождением деталей. Безусловное признание говорит им больше, чем множество остроумно сопоставленных доказательств. Мы вели этот процесс не для иностранных криминалистов, а для нашего народа…

Гипотезы с авантюрным оттенком.Так как такой весьма внушительный факт, как признание, его точность и определённость, опровергнут быть не может, сомневающиеся стали выдвигать самые авантюристические предположения о методах получения этих признаний.

В первую очередь, конечно, было выдвинуто наиболее примитивное предположение. Обвиняемые под пытками и под угрозами новых, ещё более страшных пыток были вынуждены к признанию. Однако это было явно опровергнуто хотя бы несомненно свежим видом обвиняемых и их общим физическим и умственным состоянием. Это поставило в трудное положение даже убеждённых скептиков, которые присутствовали на процессах.