Герман Дилигенский - Северная Африка в IV—V веках

Таким образом, африканские восстания IV в. выражали прежде всего стихийный протест сельского населения против растущей эксплуатации колонов и рабов. По-{192}скольку для крупных имений поздней Римской империи было характерно тесное переплетение крепостнических и сохранявшихся еще рабовладельческих отношений, борьба колонов совместно с рабами против крупных землевладельцев была в то же время борьбой против рабовладения.

Имеющиеся в нашем распоряжении данные источников не позволяют судить ни о том, насколько часто вспыхивали восстания сельского плебса Римской Африки, ни об их территориальном распространении. Во всяком случае из сообщений Оптата и Августина явствует, что в отдельных сельских районах Нумидии восставшие в течение известного периода целиком контролировали территории, на которых было расположено много крупных имений. Однако эти восстания всегда носили локальный характер и в конечном счете без особого труда подавлялись римскими войсками.

По своим экономическим предпосылкам и классовому содержанию африканские аграрные восстания имеют много общего с другими движениями сельских тружеников эпохи поздней античности. Такие черты, как объединение рабов и колонов в общей борьбе, протест против налоговой эксплуатации и оброчных повинностей, свойственны, например, и восстаниям багаудов в Галлии. Однако в идеологическом отношении африканские восстания отличаются определенным своеобразием. Вряд ли можно сомневаться, что фактическими идеологами и руководителями борьбы колонов и рабов против посессоров и кредиторов были агонистики. Уже то обстоятельство, что агонистики обладали сплоченной боевой организацией, должно было поставить их во главе стихийно возникавших восстаний. Но, помимо этой организации, они привносили в движение еще свое религиозное учение, которое давало восстанию оправдание и моральный стимул. Борьба против социальной несправедливости развертывалась под религиозным знаменем; как с ужасом пишет Августин, освобождение рабов, экспроприация собственников и уничтожение долгов производились агонистиками во имя «славы божьей».

У нас нет оснований приписывать агонистикам какую-то четкую социальную программу. Высказывавшиеся в литературе предположения, что в основе их учения лежала {193} «идея равенства всех и общности имуществ» [494] А. Д. Дмитрев. К вопросу об агонистиках и циркумцеллионах, стр. 71. либо что их идеалом было «основанное на уравнительных началах патриархальное крестьянское хозяйство» [495] Н. А. Машкин. Агонистики, или циркумцеллионы..., стр. 92. , не находят опоры в источниках. Участвуя в социальной борьбе, агонистики прежде всего стремились осуществить на практике свои религиозные идеалы. Вооруженные выступления против представителей господствующего класса были для них одним из высших проявлений «агона» — борьбы за чистоту веры. В основе этой борьбы лежали, несомненно, настроения угнетенных классов, но выраженные и опосредствованные определенными христианскими концепциями. Именно в этих концепциях следует искать ответа на вопрос, какие цели ставили перед собой агонистики, участвуя в восстаниях.

Сведения источников, относящиеся непосредственно к агонистикам, слишком скудны, чтобы дать сколько-нибудь полное представление об их идеологических построениях. Однако мы можем исходить из тесной связи учения агонистиков с идеями демократического африканского христианства III в. Если донатизм активно защищал такие стороны этого христианства, как проповедь мученичества, идею церкви как сообщества «святых», отделенного от грешников и «предателей», то агонистики, примыкая к донатизму, выражали те же требования в наиболее крайней и непримиримой форме. Следовательно, будет справедливо предположить, что и социальные мероприятия агонистиков вдохновлялись теми социальными идеями, которые были свойственны этому направлению в христианстве. По этой причине нам представляется вполне закономерной попытка Бриссона сблизить идеологию африканских восстаний IV в. с тем толкованием христианства, которое всего полнее и ярче выражено в произведениях Коммодиана [496] Brisson. Op. cit., p. 378—410. . Мы не будем здесь пересматривать сложный вопрос о датировке и локализации творчества этого христианского поэта. Бриссон, в противоположность мнению большинства исследователей, относит его не к III, а к V в. и считает Ком-{194}модиана донатистом [497] Ibid., p. 390 sqq. В своей датировке творчества Коммодиана Бриссон следует П. Курселю [P. Courcelle. Commodien et les invasions du V-e siècle. «Revue des études latines», 24 (1946). р. 227—246]. . Бриссон защищает также широко распространенный в литературе тезис о принадлежности Коммодиана к африканской христианской литературе. Мы думаем, что последнее заключение является правильным. Однако, независимо от датировки произведений Коммодиана, кажется несомненным, что они являются ценным источником для изучения взглядов христиан, выступавших против Римского государства и существующего общественного строя.

Социальные позиции Коммодиана исследованы Е. М. Штаерман [498] См. Е. М. Штаерман. Указ. соч., стр. 148 сл. , а также Бриссоном. Мы укажем здесь лишь наиболее существенные моменты. Моральное осуждение богатства, обычное для раннехристианской литературы, дополняется у Коммодиана требованием возмездия богачам и «сильным мира сего» за совершенные ими прегрешения. Это возмездие наступит по истечении б тыс. лет, когда мир сгорит в огне, а мертвые воскреснут. По воскрешении «начальники, первые и знатные» станут рабами «святых». «Святые» возьмут у богачей их золото и серебро. По прошествии тысячелетнего периода искупления богатыми и сильными своих грехов они будут ввергнуты в вечный огонь [499] См. Commod., Instr., II, 1; 3; 39; Carm., 987, 988. .

Можно с большой долей уверенности полагать, что идеи, отраженные в произведениях Коммодиана, имели широкое хождение среди христиан из числа эксплуатируемых слоев, чьи настроения выражали секты, подобные агонистикам. Нельзя не видеть родственной связи между этими идеями и мероприятиями агонистиков во время восстаний. Если Коммодиан предрекал, что богатые и знатные будут обращены в рабство, то агонистики осуществляли это пророчество на практике, запрягая господ в коляски вместо рабов или заставляя их вращать мельничные жернова. Агонистики считали, что, отнимая у землевладельцев их богатства, они восстанавливают христианскую справедливость, попранную ненасытностью богачей.

При всей острой социальной направленности творчества Коммодиана, при характерной для него непримиримой {195} враждебности к господствующим классам, мы все же не найдем у него ни сколько-нибудь четкой программы социального переустройства, ни призыва к немедленной борьбе угнетенных за свое освобождение. Установление справедливой жизни он относит — вполне в духе эсхатологических идей своей эпохи — ко времени после конца света и воскрешения мертвых. Этот переворот должен произойти в результате непосредственного вмешательства Христа в земные дела [500] Commod., Instr., II, 39, 6: Hoc placuit Christo resurgere mortuos imo Cum suis corporibus, et quod ignis ussit in aevo, Sex milibus annis conpletis mundo finito. На хилиастическую оболочку идеологии Коммодиана, а также на свойственные ему противоречия и колебания справедливо указал Л. Варцл («К вопросу о характеристике Коммодиана». ВДИ, 1959, № 2. стр. 165—167). . Социальный идеал Коммодиана не выходит за рамки перемены мест между грешными богачами и угнетенными праведниками, причем определяющим мотивом этого общественного переустройства является возмездие господам за их грехи.