Александр Янов - Где место России в истории? [Загадка Дональда Тредголда]

Я много лет тосковал, что о моем герое, родоначальнике того, что я называю европейским столетием России (впредь, как мы договорились, эпохи ЕС) Иване III, хоть и именуется он в обиходе одним из трех Великих государей в российской истории, не написано и сотой доли того, что можно прочитать о его злосчастном внуке. Обидно было, что до 2000-го года была о нем лишь одна монография (британского историка Джона Феннела Ivan the Great of Moscow, London,1961), хотя о Грозном их, наверное, не меньше дюжины на многих языках. Скучным, серым, надо полагать, казался он историкам по сравнению с колоритным злодеем-внуком. Я и сам отдал дань этому наваждению: треть первого тома «России и Европы» посвятил Иваниане, т.е почти невероятным метаморфозам образа этого легендарного тирана в русской истории.

Тем более важно перечислить здесь, пусть пока коротко, с чем ассоциируется для меня наследие эпохи ЕС.

Реклама 11

1. Прежде всего с крестьянской свободой. Не то, чтобы Иван III изобрел Юрьев день: право крестьян переходить от одного лендлорда к другому или вообще уйти на свободные земли было вековой традицией. Но он оградил эту традицию свободы Законом, ввел ее в Судебник 1497 года. На сторону крестьянина в спорах с лендлордом – с монастырем, с боярином, с помещиком – встала при нем власть государства. Сравните с внуком, попросту отменившим в 1581-м Юрьев день, положив начало вековому закрепощению крестьянства.

2. С тем, что начал он строительство российской государственности, по словам В.О.Ключевского, с общепринятой в тогдашней Европе «абсолютной монархии с аристократическим правительственным персоналом». Монтескье называл эту абсолютную монархию (абсолютизм в просторечии) «умеренным правлением». Екатерина Великая так цитировала мэтра в своем знаменитом Наказе Комиссии по Уложению: «Где нет аристократии, там деспот». Сравните с внуком, начавшим в Москве эру самодержавного, т.е. неограниченного единоличного правления, превратив аристократическую Думу в марионетку, в симулякр, как модно говорить сейчас

3. С практически неограниченной свободой слова и невмешательством власти в идейную войну между нестяжателями и иосифлянами, с невмешательством, которое известный историк церкви А.В.Карташев, сочувствовавший стяжателям, назвал «странным либерализмом Москвы». Сравните с внуком, развязавшим в стране тотальный террор.

4. C началом процесса кардинальной реформы страны, главными результатами которого были формирование «сильной» крестьянской собственности (о ней, напомню, будет в ХХ веке мечтать Петр Столыпин) и статья 98 Судебника 1550 года, юридически запрещавшая царю издавать новые законы «без всех бояр приговору». Сравните с внуком, уничтожившим крестьянскую собственность вместе с Судебником.

5. С процветанием страны, наконец. В частности, с тем, что при продолжателях его реформ Москва стала в 1550-е центром Балтийской торговли и одним из центров торговли мировой. Сравните с тотальным разорением России после опричнины Грозного, в результате которого превратилась она, по словам С.М.Соловьева, в «бедный, слабый, почти неизвестный народ»

Добавьте к этому четырнадцать либеральных оттепелей и «прорывы в Европу», перечисленные во вступительном Письме читателям, откровенно противоречащие природе самодержавия, которым просто неоткуда было бы взяться, не будь в основе русской государственности «умеренной», по словам Монтескье, европейской абсолютной монархии (она же эпоха ЕС). Если все это в совокупности не легитимирует РОССИЮ В ЕВРОПЕ И ЕВРОПУ В РОССИИ, я не знаю, что такое легитимность.

Все это надежно документировано в российской и советской историографии, разве что никогда до сих пор не было собрано в один, так сказать, файл. Потом, во второй части книги, это обрастет деталями и ссылками и станет решающим аргументом в моем споре с консенсусом.

Оговорюсь сразу, однако: ни в малейшей степени не намерен я писать апологию Ивана III и даже эпохи ЕС. Нет сомнения, на счету моего героя немало жестокости так же, как и «эпоха» знало всякого рода откаты, порою жестокие, завихрения и грубые ошибки реформаторов. Но все это не меняло ее неоспоримой способности к реформированию и политической модернизации, ее европейской сути. В конце концов, герой мой был современником Людовика XI во Франции и Генриха VIII в Англии, известных в потомстве своей жестокостью, но разве делало их это самодержцами? Да, европейский абсолютизм был далеко не подарок, но от российского самодержавия и тем более от азиатского деспотизма отличался он, как мы увидим, как небо от земли.

В этих важнейших отличиях между формами власти, от которых зависит, как мы увидим, будущее России, предстоит нам подробно разбираться в книге. Но сейчас я о другом. В 2000 году монография о князе Иване, наконец, появилась и в России. Так и называется «Иван III». Можете себе представить с какой радостью и жадностью я за нее ухватился. Автор Н.Н.Борисов. Не встречал, но слышал, что профессиональный историк. Значит, наконец-то, потенциальный союзник? Пробежал в нетерпении глазами.

Насторожили негативные коннотации. Вот как характеризует моего героя Борисов (в разделе, между прочим, под названием «палач»): «Собеседник Фиораванти и покровитель новгородских еретиков, друг крымского хана и притеснитель московских митрополитов» (1). Но есть и вовсе удивительное: «царь-поработитель», «родоначальник крепостнического строя» (2). Иван III? Что это? Перепутал Борисов абсолютную монархию с самодержавием? «Умеренное правление» с диктатурой?

Перестал удивляться, когда автор объяснил, что в государстве, которое построил князь Иван, «много от жестокой, но внутренне хрупкой восточной деспотии в духе Золотой Орды» (3).Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! Неужели это о том же Московском государстве, которое я только что очертил, сравнив его пункт за пунктом с тем, что создал внук? Если абсолютная монархия есть восточная деспотия, то что же тогда самодержавие Грозного? Все три, не только отличные друг от друга, но и противоположные друг другу, формы власти смешаны в одну кучу? Не имеет представления автор даже о началах философии истории?

Путаница усугубляется до фантастических пропорций, когда мы читаем дальше, что «основанная на азиатских, по сути, принципах московская монархия была несовместима с западноевропейской системой ценностей» (4). И что Европа «коварно предлагала России свою систему ценностей, сознавая ее губительность для великой евразийской монархии» (5) И много еще всякого в этом духе. Например, о том, как права была самодержавная власть, что в случаях, когда необходимость заставляла ее заимствовать материальные достижения Европы, «ревниво следила за тем, чтобы вместе с водой не зачерпнуть и жабу» (6). Это о Московии? А заимствовать приходилось не потому, что безнадежно отставала от Европы Россия, а потому, что «бремя исторического одиночества порой становилось невыносимым» (7). Это о Петре?