Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Основные перемещения французских войск на позиции, определенные диспозициями, произошли в ночь с 6-го на 7-е. Но это не значит, что 6 сентября все части и соединения Наполеона провели без движения на тех местах, которые они занимали с вечера 5 сентября. Во-первых, значительно вперед продвинулись 3-й и 8-й армейские корпуса. К полудню 6-го они расположились в тылу Шевардинского редута: ближе к редуту 3-й корпус, за ним – 8-й [1573]. Подошел к главным силам и 4-й корпус резервной кавалерии – он расположился так же, как 1-й и 2-й, – к юго-западу от редута. К вечеру показалась дивизия Пажоля. Постояв некоторое время на Большой дороге где-то перед д. Валуево, она получила приказ присоединиться к корпусу Монбрёна, который бивакировал вблизи д. Доронино [1574]. Три дивизии Даву, стоявшие рядом с Шевардинским редутом, оставались там весь день 6-го, но приняли своими рядами вправо и сгруппировались (Ле Руа), а к вечеру продвинулись вперед (Гардье). Дивизия Жерара, вероятно, готовилась переправиться на левый берег Колочи с тем, чтобы встать позади войск Морана [1575].

Совершала ли какие-либо передвижения 6 сентября императорская гвардия? Так, майор Булар утверждал, что вечером 6-го гвардия перешла Колочь и передвинулась к редуту. Орудия самого Булара (он был под командой начальника пешей артиллерии Молодой гвардии Друо) «разместились между маленьким лесом и этим редутом» [1576]. Судя по воспоминаниям Брандта, Легион Вислы также бивакировал в ночь с 6-го на 7-е возле Шевардинского редута. И все же представляется, что гвардия, по крайней мере ее большая часть, провела день 6-го возле Валуева и перешла Колочь только ночью [1577].

Некоторые передвижения совершались на северном фланге, в расположении вице-короля [1578]. Наконец, 6 сентября ближе к полю сражения удалось подтянуть артиллерийские парки. Что же касается 5-го армейского корпуса, то достоверных данных о его передвижениях найти не удалось.

День 6 сентября не был отмечен активными боевыми действиями [1579]. Но перестрелки были, и по временам очень интенсивные. Так, во второй половине дня разгорелся стрелковый бой между застрельщиками дивизии Морана и русскими егерями в оврагах и перелесках перед Бородином. Инициаторами, вероятно, выступили французские стрелки, которые попытались вытеснить русских с этого пункта. Даву, услышав пальбу, приказал генералу Дедему, командиру бригады дивизии Фриана, «скакать во весь опор, чтобы прекратить огонь» и распорядиться, чтобы по всей линии никто больше не стрелял [1580]. Но реально стрельба продолжалась до позднего вечера. Капитан Франсуа из 30-го линейного дивизии Морана вспоминал, что 6-го его полк «был в застрельщиках вдоль линии русских аванпостов»; «русские занимали линию оврага, и мы перестреливались с ними всю вторую половину дня до 11 часов вечера». Батальоны 30-го полка последовательно сменялись, и 1-й батальон, в котором был Франсуа, находился вечером на позиции в течение четырех часов, пока не был сменен 13-м легким полком той же дивизии. По свидетельству Франсуа, 30-й полк потерял в тот день 300 человек, из которых 67 было убито. Сам Франсуа около 8 часов вечера получил русскую пулю под левое колено, но, несмотря на боль и потерю крови, остался на позиции. После того как в 11 вечера батальон Франсуа сменили и он сделал перекличку своей роте, недосчитались 23 человек, из которых 16 было убито [1581]. Полагаем все же, что цифры потерь 30-го линейного за 6 сентября Франсуа явно завысил [1582].

Нечто более серьезное происходило на крайнем южном фланге. Утром и вечером 6 сентября в районе Утицкого леса активно действовали польские застрельщики. Они, вероятно, вели бой не по собственной инициативе (в отличие от солдат Морана), а по распоряжению командования. Их целью было, во-первых, оттеснить русских стрелков как можно дальше в лес, «выиграв» некоторое пространство, а во-вторых, произвести разведку боем в районе Старой Смоленской дороги. Этот участок фронта оставался для французов большой загадкой. Полякам действительно удалось оттеснить русских, что позволило Даву, Понятовскому и Фриану, а возможно, и Компану, даже проехать по лесу некоторое расстояние. Но обширность леса и сопротивление русских солдат (в разное время в этом бою участвовали не только русские егеря, но и солдаты Смоленского пехотного и сводно-гренадерской дивизии М. С. Воронцова) не дали возможности французскому командованию получить ясное представление о расположении русских войск на этом участке [1583].

Можно предположить, что действия поляков, наряду с передвижением при свете дня французских войск к югу от Новой Смоленской дороги, сослужили Наполеону плохую службу. Русское командование, уже ранее обеспокоенное давлением неприятеля в районе Старой Смоленской дороги и его передвижениями напротив Семеновских укреплений, расположило в районе Утицы 3-й корпус Тучкова. Это сорвало замысел императора совершить обход «флешей» корпусом Понятовского [1584].

Несмотря на скудость съестного, дух французской армии был бодрым. «У нас царила шумная радость, вызванная мыслью о битве, исход которой никому не казался сомнительным. Со всех сторон перекликались солдаты, слышались взрывы хохота…» (Гриуа). «Радость, надежда оживляли весь лагерь; солдаты весело готовили свое оружие, офицеры высчитывали шансы на успех, доверие к императору было безгранично», – писал Деннье. Для многих ожидавшееся сражение обещало конец страшным тяготам и лишениям Русского похода. «Каждый из нас, – писал Меерхайм, первый лейтенант саксонского полка Гар дю Кор бригады Тильмана 4-го кавалерийского корпуса, – страстно ждал этой минуты; только решившись на сражение, можно было надеяться на успешное будущее». Фосслер, который в составе дивизии Пажоля прибыл вечером 6 сентября к Великой армии, нашел «ее в хорошем и сангвиническом духе. Близость Москвы означала конец нашим трудностям, которые, как каждый надеялся, должны были закончиться с ее захватом; некоторые ожидали этого с надеждами пограбить, другие же – с ожиданием перспектив получить военные отличия, которые должны были быть произведены на следующий день во множестве: все эти мысли вызывали волнение. Как только мы въехали в лагерь, нас стали поздравлять со всех сторон с тем, что мы вовремя приехали. Казалось, что вся армия кипела в жизненной суматохе… Большая часть войск деловито поправляла и готовила оружие к завтрашнему дню…» [1585]

Фон Линзинген, капитан вестфальской пехоты, очень выразительно передал те противоречивые чувства, из которых в конечном итоге рождалась непоколебимая решимость солдат Великой армии одержать завтра победу. «Было ощущение того, что что-то могущественное, разрушающее ожидало нас, и это заставило меня обратить мысли к моим людям. Они лежали спящими на холодной, твердой земле вокруг меня. Я знал всех их очень хорошо; и очень часто получал доказательства их доверия, доказательства их преданности. Сколько из этих храбрых парней не увидит завтрашнюю ночь? Сколько из них будет лежать ранеными и ослепшими на поле боя? Во мне проснулась надежда, что русские тихо отойдут в течение ночи без сражения, – но события последних нескольких недель были столь суровы, что лучше уж было положить всему этому конец здесь; только сражение – победа – принесли бы нам спасение» [1586].