Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Смогли ли солдаты Даву удержать южную «флешь»? Русские материалы свидетельствуют, что южная «флешь» множество раз переходила из рук в руки, по крайней мере. Однако при внимательном их прочтении все же возникают многочисленные вопросы. «…Видя, что один из редутов на моем левом фланге потерян, – вспоминал Воронцов, – я взял батальон 2-й гренадерской дивизии и повел его в штыки, чтобы вернуть обратно. Там я был ранен, а этот батальон почти уничтожен. Было почти 8 часов утра… Два редута потеряны и снова отбиты обратно». (Какие именно «редуты» – северный и восточный либо южный и северный?) Неверовский писал: «Граф Воронцов с дивизиею своею поставлен был защищать батарею, но множеством неприятеля был сбит и сам Воронцов ранен. Я был послан с дивизиею подкрепить его и вошел в жестокий огонь, несколько раз дивизия и я вместе ходили в штыки». Из рапорта К. Ф. Левенштерна (где речь идет одновременно об 11-й и 32-й батарейных ротах) так же не ясно, смогла ли 32-я батарейная рота Беллинсгаузена, оставив южную «флешь», возвратиться в нее либо просто продолжала огонь, находясь вне укрепления. Из воспоминаний Коновницына непонятно, завершилась ли его атака, которая была уже между 8 и 9 часами, захватом всех «флешей» либо только северной и восточной. В дневнике начальника штаба 2-й армии генерал-майора Э. П. Сен-При тоже не уточняется, отбил ли Коновницын все три «флеши», хотя по смыслу документа можно подумать, что это именно так [1663].

Чрезвычайно противоречивы и зарубежные свидетельства боя за «флеши». В рапорте Мюрата говорится об оставлении французами «второго редута». По словам Раппа, дивизия Компана «овладела одним из укреплений вражеских позиций», другие войска – остальными, но позже «мы очистили два из этих укреплений; даже третье было в затруднительном положении. Русские стояли уже на гребне рвов». Зуков из 25-й пехотной дивизии 3-го корпуса, появившийся в южном люнете уже ближе к полудню, утверждал со слов тех однополчан, которые еще застали бой: «Этот редут был взят и отобран множество раз…» В рапорте Нея говорится, что 57-й оставил захваченный люнет, но атаковал его снова совместно с солдатами 3-го корпуса. Пеле утверждал, что «реданты взяты первыми войсками, которые, в свою очередь, были выгнаны. Быв поддержаны, они снова занимают укрепления». Шамбрэ уверяет, что «…полк дивизии Компана бросился на редан, ближайший к лесу, и захватил его; но не смог сохранить» [1664].

Вероятно, разговоры о том, что вся слава захвата Багратионовых «флешей» принадлежит войскам Нея, но не солдатам Даву, начались уже в день сражения. Еще не закончился бой, когда дивизионный генерал Ж.-Л. Маршан, командир вюртембергской пехоты, заявил одному из ординарцев Наполеона: «Сообщите императору, что укрепления, которые покинуты 57 и 72-м полками, освобождены солдатами Вюртемберга…» Лейтенант Зуков также передает заявление Маршана со слов своих однополчан: «Скажите императору, что вюртембержцы продолжают удерживать редут, который перед тем два французских полка захватили, но должны были затем отступить, и которые (вюртембержцы. – В.З. ), в этих обстоятельствах, предотвратили пленение Неаполитанского короля». Генерал-лейтенант И. Г. Шелер, командир вюртембержцев, в своем рапорте, составленном сразу после сражения, смог в максимально выгод- ном для своих солдат свете изобразить их участие в борьбе за «флеши» [1665]. Поэтому не случайно Шарьер, составляя рапорт, попытался защитить честь своего полка. Он писал, «что несколько человек заявляют, будто, дескать, полк не захватил ни одного редута. Я… подтверждаю, как уже сказал выше, что мой полк ни разу не оставлял редута и что в течение трех четвертей часа, после того как полк утвердился там, не было видно никаких других войск» [1666]. В то же время Дютейе де Ламот, хотя и утверждает, что «многочисленные последовательные штурмы были отбиты», признает, что русским удалось «проникнуть в редут» [1667]. Попытаемся соотнести между собой все достоверные свидетельства и реконструировать картину боя, насколько это возможно.

До 7 часов утра войска маршала Нея находились на исходной позиции и не получали приказа идти вперед. Наполеон ждал, когда солдаты Даву возьмут «русские редуты». Для французов, вюртембержцев и вестфальцев, составлявших основу войск Нея, это было тревожное ожидание. «Полное молчание царило в рядах, – вспоминал командир 18-го линейного Пельпор. – Каждый из нас предавался своим воспоминаниям и своим чувствам. Не бывает сильного духа в подобной ситуации; даже фанфароны не искали ничего, кроме забвения» [1668].

Когда солдат 3-го и даже 8-го корпусов стали достигать неприятельские ядра и появились первые жертвы, напряжение заметно возросло. Деревня Шевардино, лежавшая справа от войск Нея, горела. Орудийная канонада заглушала ружейную трескотню. Трудно было разглядеть что-либо определенное, но было ясно, что основные события развернулись прямо и правее от 3-го корпуса, где войска Даву атаковали русские укрепления. В этой напряженной атмосфере, когда все ожидали приказа двинуться в огонь, к капитану Моргенштайну из пехоты 8-го корпуса подошел старший сержант его роты, послуживший уже в армиях Гессен-Касселя, Пруссии, Австрии и достаточно повидавший на своем веку. Желая немного разогнать гнетущую атмосферу, а заодно подшутить над своими солдатами и офицером, он предложил Моргенштайну провести эксперимент. По приказу капитана солдаты роты высунули языки. Они все оказались белыми, как вестфальская униформа! Сержант объяснил, что это верный признак страха у тех, кто впервые готовится идти в огонь. Тогда Моргенштайн потребовал, чтобы сержант показал свой язык, что последний немедленно и сделал с большим удовольствием. Язык был ярко-красным, «как лобстер». «А вы, капитан?» – сказал сержант. «Это останется моим секретом», – ответил Моргенштайн. «Тест» с языком немедленно был проведен и в соседних ротах, где языки у солдат также оказались совершенно белыми [1669].

Иначе отвлекал себя от тревожных мыслей подполковник Лоссберг. За утро, сидя в седле, он успел написать карандашом три письма на родину! [1670]

Дабы вселить в солдат Нея уверенность, им сообщили, что «многочисленные укрепления и редуты, построенные русскими», были уже взяты штурмом [1671].

Примерно в одно время с тем, как Наполеон узнал о контузии Даву, или чуть раньше, император приказал генерал-адъютанту Мутону двинуть в атаку корпуса Нея [1672].

Большая часть источников свидетельствует, что этот приказ Ней получил около 7 утра. Однако не совсем ясно, с какого пункта 3-й и 8-й корпуса начали движение вперед (либо из района д. Шевардино, где они могли расположиться за небольшим оврагом к западу и чуть севернее деревни, либо из района чуть южнее Алексинок, либо же из пункта юго-западнее Алексинок, за Чубаровским ручьем) [1673]. Кроме того, из рапорта Нея и воспоминаний Зукова можно понять, что маршал после получения приказа не только вновь собрал генералов для отдачи последних инструкций, но еще и задержал войска у кромки поля для прочтения прокламации императора (хотя из других материалов явствует, что прокламация была зачитана около 6 утра) [1674].