Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

«Едва мы сделали несколько сотен шагов, – вспоминал лейтенант Зуков из 25-й дивизии, – как оказались под действием ожесточенной канонады, которая велась из редутов и батарей, размещенных в их интервалах. Мы предполагали, что третий корпус должен был атаковать эти редуты, чьи орудия извергали смерть в наши ряды, с целью их захвата; но мы еще не получили приказов маршала Нея на этот счет. Наши потери были бы безусловно намного меньшими во время марша с целью сближения, если бы этот марш был более или менее быстрым. Казалось, что маршал хотел сделать попытку, которая не имела каких бы то ни было шансов на успех: он старался с помощью маневра добиться того, чтобы русские оставили свои позиции. Но мы ошиблись в отношении их намерений» [1675].

Иначе все происходившее представлялось командиру 18-го линейного Пельпору. По его мнению, Ней двинулся «на врага, выдерживая направление на пространство между Семеновской и большой батареей (Курганной высотой. – В.З. ), в которую упирался левый фланг Барклая-де-Толли. Это движение было выполнено как в полном порядке, так и с быстротой» [1676].

Но то, что виделось лейтенанту так, а полковнику иначе, совсем по-другому воспринималось штабными офицерами, генералами, маршалом Неем и самим Наполеоном. Войска Нея должны были не просто выдержать то направление, которое изначально предполагалось для их движения, то есть между д. Семеновское и батареей Раевского, но и помочь войскам Даву, которые увязли у южной «флеши».

Кто же стал инициатором изменения первоначального плана движения войск Нея, которые неожиданно бросились вправо? В свое время Сегюр высказал мнение, что это был результат импровизации самого Нея. Гурго немедленно выступил с опровержением, заявив, что Ней только исполнял приказ, данный ему императором. Пеле, вступивший в полемику чуть позже, поддержал позицию Сегюра. В наше время А. И. Попов вновь поднял этот, казалось бы, частный вопрос, разделив точку зрения Сегюра и Пеле [1677]. И все же, на наш взгляд, творцом изменения задуманного Наполеоном плана сражения мог быть в равной степени как темпераментный рыжеволосый Ней, так и выглядевший 7 сентября достаточно апатичным Наполеон. То, что приказ Нею на движение вперед поступил тогда, когда надо было «исправлять» ситуацию, может быть истолковано в пользу Гурго, полагавшего, что маршал действовал в соответствии с указаниями Наполеона. Но приказ императора не мог не быть сформулирован только в самой общей форме – двигаться вперед, оказав поддержку Даву в захвате «редутов», а Ней уже на месте (скорее всего, когда уже вышел на уровень ручья Каменка) должен был принять конкретное решение, что он и сделал.

Как бы то ни было, вероятно, где-то около 7.30 утра соединения Нея оказались в районе Каменки; затем 10-я дивизия Ф.-Р. Ледрю бросается вправо, к южной «флеши», тогда как солдаты Ж.-Н. Разу из 11-й дивизии продолжают двигаться на северный люнет.

Пока 3-й и 8-й корпуса выходили на рубеж атаки, части 57-го продолжали оборонять захваченный «редут». Однако устоять они не смогли и под давлением Воронцова и Неверовского начали медленно отходить. Русская кавалерия (Ахтырский гусарский и Новороссийский драгунский, а по Бутурлину, и Литовский уланский), пытаясь довершить поражение неприятеля, была встречена легкоконными бригадами П. Мурье и Ф. О. Бёрманна. Завязался скоротечный кавалерийский бой [1678]. К этому времени недалеко от южной «флеши» оказались войска Нея, и Шарьер, как он писал сам, «адресовался» к генералу Ледрю «для того, чтобы он принял на себя часть вражеских войск…». «Я также сказал ему, – продолжал Шарьер, – что мой полк не имеет патронов, чтобы сохранить занятый редут, если не будут направлены свежие войска. Господин генерал приказал тотчас же нескольким ротам войти в редут…» [1679]Из рапорта 57-го полка может сложиться впечатление, что полк, обратившись за помощью к Ледрю, не покинул южный люнет. Но рапорт Нея, как и некоторые другие материалы, это опровергает. «… Этот редут был в то же время атакован войсками 1-го корпуса, так что 24-й пехотный легкий и 57-й линейный вошли туда беспорядочно» [1680].

В то время как французская пехота вновь захватывала люнет, пошли в атаку вюртембергские кавалеристы Бёрманна; но под ударами русской пехоты и кирасир Дука бросились назад. Русские кирасиры, преследуя всадников 2-го вюртембергского лейб-шеволежерского полка, оказались даже в самом люнете. Солдаты 57-го линейного и, возможно, 24-го легкого, еще не успевшие закрепиться, стали отходить. Тогда генерал Шелер приказал своей пехоте немедленно захватить укрепление, что и было исполнено вюртембергской легкой пехотой и 2-м временным линейным батальоном. Ворвавшиеся в люнет вюртембержцы увидели, что там все еще продолжается бой между их шеволежерами и русскими кирасирами; последние были отогнаны штыками, а частью пленены [1681].

Судя по рапорту Шелера, 57-й полк в люнет уже не возвратился. Вместо него там водворился 72-й линейный дивизии Ледрю и 1-й вюртембергский временный батальон; вместе с вновь подошедшим 2-м временным батальоном и 3-м, стоявшим рядом, а также 3-м батальоном 7-го линейного вестфальского полка они отбивали последующие атаки русской пехоты и кавалерии [1682]. Южная «флешь», хотя и была еще не один раз атакована, более уже не покидалась немецкими войсками.

Как в это время развивалась борьба за северное и восточное укрепления? «Дивизия Ледрю, – вспоминал Пельпор, – которая была на правом фланге 3-го корпуса, подойдя вначале к зарослям высокого кустарника, свернула затем вправо для того, чтобы соединиться с войсками Даву, задействованными преимущественно для атаки Семеновского; но дивизия Разу маршировала прямо вперед. Прибыв на плато, которое было ей указано, она завладела двумя вражескими батареями; но они вскоре были отняты русскими, которые были прогнаны в свою очередь. Эта часть поля битвы, довольно небольшая, оспаривалась с невообразимым упорством. Сегодня уже невозможно вспомнить с точностью различные обстоятельства происходившего там боя» [1683]. Однако капитан Бонне из 4-го батальона того же 18-го линейного, делавший записи в своем журнале сразу же по следам событий, оставил нам более подробную картину: «10-я дивизия вступила в сражение и двигалась вперед, мы оказались перед фронтом позиции врага… движением вправо мы бросились вперед через мелкий кустарник и очутились, несмотря на многочисленные выстрелы орудий, перед первым редутом, который был взят войсками, шедшими в голове (определенно, той же дивизии. – В.З. ). Полк двинулся тогда ко второму (т. е. к восточной «флеши». – В.З. ), четыре батальона шли развернутыми в боевую линию, один за другим, и он легко был взят тремя первыми [батальонами] вместе с четырьмя орудиями, которые оказались подбитыми; на половине пути от первого ко второму редуту коммандант Фурнье был ранен, и я принял командование батальоном, который я свернул в колонну, справа у рва взятого полком редута; у меня было знамя, и я ожидал момента действовать. Полковник (т. е. известный нам Пельпор. – В.З. ) подошел пешком, мы обсудили ситуацию, и я попросил разрешить мне отправить знамя на ту позицию полка, которая была у 1-го редута и в поле видимости лесной поросли в нашем тылу; это было разрешено. Через 5 минут стрелки врага появились в большом числе немного слева и большой колонной справа, я развернул мой батальон и двинулся вправо на колонну; без стрельбы; она отошла; выполняя это движение, мы оказались подставленными под огонь орудий, которые были перед деревней, о которой я говорил, под который я попал и который проделал в линии батальона своего рода зубчатую стену; тем не менее мы все еще двигались, когда наконец оказались на краю оврага, который нас отделял от высоты деревни, мы вышли к другой колонне, которая угрожающе двигалась, и двигалась неспешно. Ногам 4-го батальона ничего не оставалось, как сделать пол-оборота, и мы медленно ретировались, стреляя по этой колонне, и мы возвратились к редуту; это место, будучи открытым с этого бока, не годилось для обороны; русские вынудили нас бежать и захватили [редут], остаток батальона быстро был эвакуирован; я вспрыгнул на парапет последним, в момент, когда русские, казалось, схватили меня за сюртук, но я перескочил через ров одним прыжком, и они сделали по мне 20 ружейных выстрелов, почти в упор, но не задев мне ничего, кроме кивера; мы ретировались вплоть до кустов, которые были перед первым редутом. Русские кирасиры нас неожиданно атаковали, отбросив нас от этого редута; мы были оттеснены к лесной поросли, и я никогда не забуду испуганного вида обозного солдата, впрягавшего зарядный ящик орудия, ведущего огонь, который, получив удар саблей по спине от этих кирасиров, обернулся посмотреть, кто ему так неожиданно дал подзатыльник. Когда он увидел и понял, что это русский, он нырнул с головой между двумя своими лошадьми без каких-либо дополнительных просьб. Эти различные атаки стоили полку много народу, и так как он был рассеян в стрелки, и даже не знаю, где именно, мы к 11 часам не смогли собрать более одного батальона» [1684].