Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

К 11 часам дня 7 сентября, как писал Остин, отмечались явные признаки внутренней усталости наполеоновских солдат. Сам Наполеон, встревоженный отсутствием пленных, стал проявлять обеспокоенность ходом сражения. Несмотря на то что ему в конечном итоге удалось взять «большой редут», французские войска не вышли на Московскую дорогу, что единственно и могло решить исход боя. С большим писательским мастерством Остин смог показать метания Наполеона при принятии решения отказаться от использования гвардии. К концу сражения, не добившись решительного успеха, Наполеон все еще продолжал считать, что победу принесет взятие Москвы. Но вступление в древнюю столицу уже не имело значения из-за того, что русская армия так и не была разгромлена.

В 1998 г. вышла еще одна книга Д. Смита (О. фон Пивки), на этот раз специально посвященная Бородину [514]. Дважды, в 1992 и 1993 гг., Смит побывал на Бородинском поле и, поддерживая постоянный контакт с участниками российского движения военно-исторической реконструкции (своеобразного аналога западного движения «Re-enactment»), смог воспользоваться рядом русских публикаций. Впрочем, основную канву событий Бородина Смит выстроил по работе Даффи, расширив ее за счет более широкого использования немецких воспоминаний и, в меньшей степени, русскоязычных материалов. В основе видения автором Бородинского сражения лежит парадокс: обе армии проявили сверхгероизм, а оба главнокомандующих выказали удивительную бездеятельность или, по крайней мере, не проявили «высокого стиля командования». Это проявилось, в частности, со стороны Наполеона уже при подготовке к сражению, когда он отказался принять план ночного обхода русских позиций Даву. Смит высказал предположение, что причина этого отказа могла заключаться как в болезненных страданиях, испытываемых императором в тот час, так и в тонкой сфере взаимоотношений Наполеона с маршалом, который предложил якобы лучший план. Однако через десять страниц, до известной степени противореча самому себе, автор удивлялся столь прекрасному размещению войск Великой армии перед сражением, «как будто Наполеон имел в руках копию русской диспозиции». Рассматривая ход сражения, Смит вполне убедительно повествовал о перипетиях борьбы за «флеши», в районе Старой Смоленской дороги, за батарею Раевского и на северном фланге. Он полагал, что рейд Уварова и Платова имел важнейшие последствия, так как русская армия, будучи расстроена, таким образом была спасена от полного разгрома. Русские потери за период 6–7 сентября он оценивал в 58 тыс., отмечая, что 8 –10 тыс. в течение нескольких последующих дней вновь присоединились к армии. О французских же потерях автор писал довольно размыто, хотя и приводил данные Деннье. Несмотря на, в целом, убедительную картину событий, Смит допустил многочисленные частные ошибки. Некоторые моменты просто вызывают удивление. Так, явно цитируя русского историка Геруа, Смит ссылался почему-то на немецкого ученого Хольцхаузена, а приказ Наполеона на сражение по непонятным причинам давал по английскому изданию «Войны и мира» Л. Н. Толстого [515].

В 2004 г., когда Д. Смит опубликовал очередную книгу, посвященную 1812 году [516], вышло одно из обсуждавшихся в британской историографии сочинений по русской кампании Наполеона – «1812. Фатальный марш на Москву» А. Замойского [517]. Надо отдать должное – Замойский заметно расширил круг источников и литературы, который ранее, нередко уже традиционно, использовался в британской историографии. Автор активно использовал и русскоязычные материалы. И все же мы должны констатировать: многое, в том числе и применительно к Бородину, было рассмотрено весьма бегло, а суждения большей частью оказались достаточно традиционными, а нередко и спорными. Французские силы, оказавшиеся под Бородином, Замойский оценил примерно в 134 тыс. человек при 584 орудиях (полагая при этом, что ¾ орудий были «легкими батальонными (?! – В.З. ) пушками»), русские силы – в 154,8 –157 тыс. человек (при 640 орудиях), включая 10 тыс. казаков и 30 тыс. ополчения. Русская кавалерия, как он считал, была в лучшем состоянии, чем наполеоновская. Описывая само сражение, Замойский, к удивлению, допустил множество сомнительных утверждений, которые явно обнаружили его достаточно поверхностное представление об источниках и о ходе событий. Немало оказалось и откровенных неточностей: дивизия Морана почему-то оказывается в корпусе Нея, Ф. Меерхайм фигурирует как полковник, и т. д. Столь вольное обращение с историческими фактами заставляет сомневаться и в обоснованности тех цифр потерь, которые приводит автор: французские потери он называет в 28 тыс. человек, русские – от 38,5 до 58 тыс. Однако, явно заглянув в российскую энциклопедию «Отечественная война 1812 года», но не упоминая о ней, Замойский отметил, что «по более новым подсчетам» русские потери могли быть около 45 тыс. человек [518].

Несколько более интересной представляется работа известного британского историка Д. Ливена [519], отличающаяся нетривиальными оригинальными выводами и значительно более активным использованием российских материалов, в том числе и наработок, сделанных российскими авторами последних десятилетий (в том числе и не без обращения к книге американского историка А. Микаберидзе). По мнению автора, сражение при Бородине было своего рода «микрокосмом кампании 1812 года», в течение которой русское верховное командование заставило Наполеона вести войну так, как хотело оно, но не он [520]. По мнению автора, Наполеон располагал 130 тыс. солдат. Русская армия насчитывала 125 тыс. регулярного войска и 8,6 тыс. казаков. Потери составили 45–50 тыс. у русских и 35 тыс. у французов. Ливен придерживается мнения, что Кутузов действительно собирался сражаться на следующий после 7 сентября день и что он не планировал сдачу Москвы. К сожалению, работе Ливена оказались свойственны и явные недостатки. Так, автор отказался от необходимости глубокой проработки обширного комплекса первоисточников по Бородинскому сражению, совершенно оставил вне поля зрения документальную базу, исходившую от Великой армии, счел возможным не останавливаться на «частностях», хотя именно они нередко могли бы серьезно скорректировать и общие выводы по отдельным главам и по всему исследованию.

Подведем итоги развития британской историографии Бородинского сражения. Полагаем, что характерной ее чертой, несмотря на ряд исключений, является большая степень беспристрастности при оценке событий 1812 г. Стремясь к взвешенному анализу событий, многие британские авторы пытались воспользоваться по возможности всей доступной для них документальной и историографической базой, вне зависимости от ее «национального» происхождения. Нередко английская историография предлагала новые, оригинальные подходы в исследовании 1812 г. и Бородинского сражения – от фрагментарного использования количественных методов до психологических этюдов и униформологии. Наконец, характерной чертой стало пристальное внимание многих британских авторов к внутренней, человеческой стороне событий, когда выявлялись недоступные при традиционном исследовании срезы исторического прошлого. Вместе с тем британская историография демонстрировала и существенные недостатки. В отличие от французских историков, их английские коллеги совершенно игнорировали неопубликованные материалы, предпочитая в лучшем случае вводить в научный оборот малоизвестные публикации. Нередко предлагались «скороспелые» работы, явно рассчитанные на то, чтобы автор мог получить «осязаемый результат» в виде выхода книги, хотя и уступающей по глубине и масштабности опубликованным исследованиям. Наконец, британские авторы, затрагивая как бы вскользь спорные вопросы войны 1812 г. и Бородинского сражения и высказывая о них свое мнение, предпочитают, по большому счету, избегать критического и полномасштабного взвешивания всех «за» и «против». По причине этого решение практически всех ключевых проблем данного гигантского события оказывается вновь отложенным на будущее [521].