Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

В сущности, общая тенденция в исторических исследованиях наполеоновской эпохи последних лет ведет не только к «выдавливанию» из исторического процесса живых людей с их порой неординарными решениями и поступками, к «исчезновению» самого Наполеона, именем которого эта эпоха, собственно, и названа, но и сводит все к якобы изначально заданному экономическими и социальными структурами порядку вещей, не оставляя места тому, что мы обычно называем «волей», «гением», наконец, «случайностью».

В 2005 г. в заключении к сборнику статей, изданному на основе материалов международного коллоквиума «Наполеон и Европа», Ж. Тюлар, в сущности, родоначальник современного, господствующего в изучении эпохи направления, заявил об отсутствии у прагматика Наполеона ярко выраженной европейской политики, выделив у него сразу «три европейские политики». Так, в эпоху Директории Бонапарт являлся сторонником создания европейской конфедерации республик. В период Аустерлица он выдвинул концепцию французской Европы, предполагавшей создание системы вассальных и союзных королевств. Наконец, на пике борьбы с Англией и максимального расцвета континентального блока система вассалитета начала уступать место прямой аннексии. С 1812 г. такой проект «Единой Европы» вызывал все более растущее сопротивление, появилась «нация, враг европейской идеи. Наполеоновская Европа оказывалась обреченной». Сама же легенда о Наполеоне как «европейском спасителе» и стороннике «некой европейской ассоциации» была создана, по мнению Тюлара, им самим на о-ве Св. Елены [649]. Мы не убеждены в правильности такой трактовки. Тем более что материалы самого сборника, к которому было написано заключение, явно не укладывались в подобное прокрустово ложе.

Действительно, на о-ве Св. Елены Наполеон много и патетически рассуждал о своих нереализованных, но «гениальных» планах европейского объединения [650]. Но есть свидетельства и иного рода, причем несмотря на то, что многие свои замыслы французский император зачастую не конкретизировал и не переносил на бумагу.

3 апреля 1808 г. в письме к своему брату Луи, ставшему королем Голландии, Наполеон пишет: «Ради этого мира, которого я хочу достичь всеми возможными средствами, совместимыми с достоинством и могуществом Франции, я готов пожертвовать всем, что составляет национальную честь. Каждый день я все более и более чувствую необходимость этого [мира]; и монархи континента чувствуют то же, что и я…» А целью континентальной системы, по его словам, является стремление добиться того, чтобы Англия признала «необходимость урегулирования наших разногласий» [651]. Позже, в 1811 г., в разговоре с Фуше император заявил следующее: «Нам нужно единое европейское законодательство, единая кассационная палата Европы, единая монета, одинаковые меры веса и длины, одни и те же законы» [652]. Еще более предметно Наполеон обозначил свои цели в отношении европейской политической конфигурации в инструкциях аббату Д. Прадту, французскому посланнику в Варшаве, которые он продиктовал министру внешних сношений Маре в апреле 1812 г.: «Европа, – говорилось в документе, – состоит из трех больших территориальных частей: французской империи на западе, немецких государств в центре и Российской империи на востоке». Рейнскую конфедерацию император считал только элементом временной системы, которая должна была быть в ближайшее время преобразована путем «восстановления полной независимости всех федеративных государств Европы». «Императорский дом Австрии, владеющий тремя обширными королевствами, должен стать душой этого восстановления независимости, учитывая географическое положение федеративных государств, но он не должен управлять этими государствами» в силу опасности, возникающей в этом случае для европейского равновесия. В целях нейтрализации такого рода развития событий Наполеон счел необходимым восстановление Польши. «Когда Европа будет организована именно таким образом, то не останется причин для соперничества между Францией и Россией; эти две империи будут иметь одни и те же торговые интересы и будут действовать в соответствии с одними и теми же принципами» [653]. Эти инструкции были конкретизированы Наполеоном в Дрездене 28 мая 1812 г. [654]

Наконец, в апреле 1815 г., в период «ста дней», в преамбуле к «Дополнительному акту к Конституциям Империи» Наполеон заявил: «Нашей целью было создание великой европейской федеративной системы, которая, как мы верили, будет соответствовать как духу века, так и обеспечит прогресс цивилизации. Для того чтобы укрепить эту систему, расширить ее и упрочить, мы учредили многообразные внешние институты, в особенности с целью защиты свобод граждан» [655]. В сущности, в 1815 г. Наполеон констатировал смысл своих намерений уже только постфактум. Вопрос о возможности или невозможности создания подобной европейской федеративной системы был окончательно решен самим фактом провала для Наполеона русской кампании.

Какое место, по мнению Наполеона, должна была занять Россия по отношению к проекту «европейской конфедерации»? Документ, обнаруженный русскими войсками в 1813 г. в бумагах поверенного в делах Франции в Берлине г-на Лефебюра и идеи которого подтверждаются другой документацией, ясно определял эти рамки. В документе говорилось, что Наполеон должен был стать главой Европейской континентальной конфедерации. Это могло стать возможным при соблюдении ряда международных условий, а именно: конфедерация признает полную свободу и независимость во всех сферах (административной, военной и коммерческой) оставшихся за ее пределами стран; признает и гарантирует независимость шведской, датской и турецкой монархий; признает факт независимости внешней политики США; будет достигнута универсальность для всех стран коммерческих отношений на суше и на море, а также будут признаны все захваты, сделанные как Францией, так и Великобританией после 1809 г. Для достижения компромисса на этой основе со странами, не входящими в Европейскую конфедерацию, предусматривалась широкая система компенсаций. Реализация этих положений, при военном доминировании Франции, по мысли составителя документа, должна была привести к росту коммерции, процветанию и ликвидации войн. О России в этой системе документ умалчивал [656]. Хотя происхождение документа неизвестно, но главные его положения достаточно четко укладываются в контекст общих настроений Наполеона как в начале 1813 г., так и в 1812 г. Россия должна была быть вытеснена из большой европейской политики и уж конечно, не могла быть включена в наполеоновскую конфедерацию или федерацию. «Всякий мог ясно видеть, что Россия была слишком сильна, чтобы войти в новую, преобразованную систему Европы, стержнем которой была Франция». «Мне дóлжно было вытеснить Россию из Европы, чтобы она не нарушала единства моей системы, и дать этому новому политическому разделению довольно сильные границы, чтобы противостоять могуществу российской державы», – так позже интерпретировал планы Наполеона в 1812 г. Жомини [657]. Более того, борьба с Россией и русскими мыслилась как важнейший фактор сплочения остальных народов континента. «… Я поведу за собой всю Европу», – сказал Наполеон Фуше перед походом в Россию [658]. «… Я шел на Россию во главе остальной Европы, – говорил он на Св. Елене. – Начало было популярным, дело было европейским. Это было последнее усилие, которое оставалось сделать Франции… Россия была последним ресурсом Англии. Всеобщий мир был в России, и успех предприятия был несомненен» [659]. Эта идея оказалась близка многим солдатам Франции в день Бородина. «…Солдаты, офицеры, генералы – все соперничали в отваге и храбрости, – писал жене из Москвы Ж. П.М. Барье, командир батальона 17-го линейного полка 1-го корпуса Даву, 24 сентября 1812 г. – Это выглядело так, словно вся Европа обрушилась в тот день своей колоссальной мощью» на Россию, «которая примерно 12 или 15 лет угрожала вторжением в наши провинции» [660]. Общеевропейский дух, полагал Наполеон, должен был рождаться тогда, в ходе грандиозной борьбы с «русскими варварами». И с этой точки зрения создание Великой армии 1812 г. было уникальным политическим проектом.