Сергей Мезин - Дидро и цивилизация России [litres]

Английский инженер Дж. Перри, проживший в России с 1698 по 1712 год, создал один из базовых текстов западноевропейской россики, в котором просвещенный царь противопоставлен варварскому народу, не желающему расставаться со своим невежеством. Книга Перри «Современное состояние Великой России» («État présent de la Grande Russie») уже в 1717–1718 годах выдержала пять изданий на французском языке. Весьма содержательным был и труд Ф. И. Страленберга, шведского военнопленного, проведшего в России 13 лет. В 1757 году его книга «Историческое описание Российской империи» («Discription historique de l’Empire Russien») вышла на французском языке. Она примечательна тем, что, при общем уважительном отношении автора к Петру I, содержала целый раздел, в котором приведены отзывы русских современников о царе, как положительные, так и отрицательные, вплоть до отождествления царя с Антихристом. Весьма вероятным представляется знакомство Жокура с книгой Франческо Локателли «Московитские письма» («Lettres Moscovites», Paris, 1736), которая рисовала самый непривлекательный образ России, «цивилизованной» Петром. По мнению Локателли, имевшего негативный опыт пребывания в России (там его приняли за шпиона и год продержали в заключении), под влиянием деятельности Петра I в Европе сложилось слишком хорошее мнение о России, которое он всеми способами пытался рассеять. В отличие от Локателли его соотечественник Альгаротти вовсе не страдал русофобией, но его наблюдения в «Письмах о России» об искусственном, «тепличном» развитии России под влиянием петровских реформ будут подхвачены и развиты энциклопедистами. Как заметил М. Мерво, авторы статей «Энциклопедии» колебались между «русским миражом», созданным Фонтенелем и Вольтером, и негативным видением путешественников; «кажется, они больше склонялись к последнему» [185]. Белисса обратил внимание на тот факт, что в «Энциклопедии» почти не было ссылок на «Похвальное слово царю Петру I» Фонтенеля [186]. Трудно сказать, насколько это характеризует отношение Дидро периода «Энциклопедии» к преобразователю России, но позже он уже достаточно последовательно, хотя и не всегда явно, выражал критическое восприятие русских реалий и собственное видение цивилизации России.

В связи с упоминанием о «путешественниках», посещавших Россию, любопытно отметить, что один из исследователей связывал недовольство Екатерины II статьями Жокура с тем, что тот «заимствовал множество фактов и мнений из сочинения аббата Шаппа д’Отроша, который был для Екатерины II предметом безграничной антипатии» [187]. По-видимому, это мнение сложилось под влиянием слов из письма Дидро к Екатерине II от 13 сентября 1774 года, в котором Дидро, поверив в обещание русской императрицы переиздать «Энциклопедию» без купюр в России, на радостях писал: «В своем письме от 9 мая сего года генерал Бецкой, которого Вы мне позволили называть Вашим Великим Сфинксом, ясно объяснился насчет переделки „Энциклопедии“. Он уведомил меня, что этот проект принят Вашим Величеством. Я этому возрадовался. Таким образом, я мог бы исправить глупости господина аббата Шаппа и господина кавалера Жокура…» [188]Очевидно, в личной беседе Екатерина не преминула выразить Дидро свое негативное мнение об известных авторах. Однако из этого отнюдь не следует, что мнение Шаппа о России как-то повлияло на содержание статей Жокура. Этого просто не могло быть: в то время, когда писались статьи Жокура, «Путешествие в Сибирь» Шаппа д’Отроша еще не увидело свет [189]. Более того, слова Дидро о готовности переделать статьи Жокура в более выгодном для России свете и тем самым способствовать опровержению антирусской книги Шаппа д’Отроша, заключали в себе некий компромисс, на который готов был пойти Дидро ради нового полного издания «Энциклопедии». В своей критике Жокура, обусловленной спецификой ситуации, Дидро едва ли был искренним [190]. Как мы увидим далее, он в своих записках о России будет развивать многие критические замечания Жокура, в том числе и в отношении Петра I. «Русские» статьи «Энциклопедии», несомненно, были одним из важных источников информации, на котором строились дальнейшие размышления философа, обогащенные новыми фактическими сведениями и теоретическими идеями. Исходными, таким образом, были представления о России как о стране, лишь вступившей на путь цивилизации. А ее необъятные просторы, населенные «варварскими» инородцами, и неизбывный деспотизм власти представлялись серьезным препятствием на этом пути.

Кажется, первое прямое свидетельство интереса Дидро к русской теме содержится в его письмах середины октября 1760 года, касающихся только что появившегося первого тома «Истории Российской империи при Петре Великом» Вольтера. Дидро с нетерпением ждал присылки книги о царе [191]. Получив ее 16 или 17 числа, он в письмах к Этьену Ноэлю Дамилавилю от 19 октября и к Софи Воллан от 20 октября уже давал характеристику только что прочитанного тома [192]. В отзыве Дидро речь шла о достоинствах и недостатках «Истории», и в гораздо меньшей степени в нем выражено отношение автора к русскому царю. «Предисловие» Вольтера, в котором говорится о задачах и методах написания истории, кажется Дидро «несерьезным» (puérile), легковесным. Географическое описание России, как справедливо указывал критик, выдает недостаточную осведомленность автора в этом вопросе. Наконец, сама история царя, хотя и не лишена интереса, не оправдывает ожиданий читателя: «Что касается „Истории“ царя, хотя читается она с удовольствием, если спросят в конце: „Какое великое зрелище я видел? Какое глубокое впечатление оно во мне оставило? Каким величественным эпизодом я был поражен? Какой кусок я захотел бы перечитать?“ – не знаешь, что и ответить» [193]. Дидро заметил и осудил лукавое нежелание Вольтера показывать личную жизнь царя – чтобы не омрачить образа героя.

Впрочем, кое-что понравилось Дидро в книге знаменитого собрата: его нежелание восхищаться батальными сценами, в которых толпы людей истребляют друг друга, живое описание стрелецкого бунта… Однако Дидро ожидал большего.

И все-таки он выказывал свое уважение к «законодателю России»: «Весь интерес происходит… от живости, с которой это подается, и от важности сюжета… Много недостает писателю Франции, чтобы подняться до уровня законодателя России». Следующее суждение философа как будто примиряло его с автором «Истории» Петра I: «Между тем, если бы все газеты были сделаны, как она («История». – С. М .), я бы не захотел пропустить ни одной» [194]. Однако здесь, возможно, содержался скрытый намек на то, что Вольтер не далеко ушел от своих предшественников в описании дел Петра. Действительно, в «Предисловии» Вольтер весьма нелестно отзывается о своих предшественниках в описании деятельности царя (в частности, о Ж. Руссе де Мисси), обвиняя их во лжи, глупости и плагиате, заявляя, что их труды «скомпонованы из газет» [195]. В несколько смягченном варианте подобная критика «Истории» Вольтера прозвучала в рецензии, помещенной в выпуске «Литературной корреспонденции» Гримма от 1 и 15 ноября 1760 года [196], что может свидетельствовать о том, что автор знал и разделял мнение Дидро [197]. В рецензии «сдержанность» Вольтера в оценках русского реформатора связывалась с его желанием угодить петербургскому двору.