Федор Гущин - Пленные генералы Российской императорской армии 1914-1917 гг.

Остальные генералы — 24 человека (40 %) — попали в плен в результате капитуляций (Грюнфлис, Новогеоргиевск, Моонзунд). Это число, безусловно, свидетельствует о недостаточной стойкости высшего командного состава. Однако стоит учесть, что, например, начальник гарнизона о. Моон генерал З. А. Мартынов имел в своем распоряжении совершенно разложившиеся и абсолютно небоеспособные «революционные» войска. В то же время действия генералов Клюева и Бобыря можно объяснить только недостатком мужества. Тот факт, что среди сдавшихся в Грюнфлисском лесу и в Новогеоргиевске не нашлось ни одного генерала, способного возглавить части для прорыва неприятельского фронта, говорит не в пользу старшего командного состава [311]. Для сравнения — весь генералитет 48-й пехотной дивизии, попавший в окружение в апреле 1915 г., отказался сдаваться, даже когда положение было абсолютно безвыходным, и продолжал попытки вырваться из вражеского кольца.

«Моральная упругость» военачальников очень сильно зависела от их боевого опыта. Примечательно, что из общего числа попавших в плен в 1914–1918 гг. (исключая интернированных) половина — 31 человек — были захвачены в первых же боях [312]. Для 14 генералов сражения, в которых они попали в плен, были вообще первыми в их жизни. В частности, все генералы, «забытые» при отступлении 1-й армии из Восточной Пруссии (Мальм, Орел, Соколов), сами слабо разбирались в обстановке, главным образом потому, что никто из них до августа 1914 г. «не нюхал пороху». Особенно опасно было, когда такие генералы оказывались на высоких должностях и им были вверены огромные массы войск, — ведь ни генерал Клюев, ни генерал Бобырь до момента своей сдачи в плен не участвовали ни в одном бою!

Если проанализировать все массовые случаи пленения генералов на предмет их участия в кампаниях до 1914 г., а также количества среди них георгиевских кавалеров, результаты будут весьма недвусмысленны. Так, среди сдавшихся генералов XIII армейского корпуса лишь треть имели боевой опыт, кавалеров ордена Св. Георгия или золотого оружия среди них не было вовсе. Только 35,3 % генералов Новогеоргиевского гарнизона участвовали хотя бы в одном сражении до 1914 г., георгиевских кавалеров среди них было только 17,6 %. В то же время почти все генералы самсоновской армии, захваченные в плен в бою (75 %), имели за плечами одну-две, а некоторые (Мартос, Сайчук) даже три войны, каждый третий из них имел Георгиевское отличие. Половина командного состава XX корпуса (50 %) также получили первый боевой опыт до 1914 г., 75 % генералов, включая командира корпуса П. И. Булгакова, были Георгиевскими кавалерами [313].

Чрезвычайный интерес представляет ответ на вопрос, какова была относительная величина потерь пленными среди генералитета. Кровавые боевые потери, по подсчетам авторов, составили 36 человек [314]. Исключая умерших от ран в плену и интернированных, пленными высший командный состав потерял 58 человек. Соотношение убитых и пленных, таким образом, оказывается отнюдь не в пользу генералитета при сравнении с аналогичными данными по всему офицерскому корпусу русской армии — 1:1,6 против 1,3:1 [315], то есть если среди всех офицерских потерь на трех убитых и умерших от ран приходилось примерно двое пленных, то для генералитета эта пропорция была обратной.

К сожалению, до сих пор не существует точных данных о количестве генералов, служивших в русской армии в период Великой войны. Лишь приблизительно, на основе собственной базы данных, авторы могут определить это число в 3500 человек [316], из них непосредственно на фронте за все время войны служили от 1500 до 2000. Общие боевые потери генералитета (94 человека), таким образом, составляют около 2,5–3% от его общей численности и около 5–6% от служивших на театре военных действий. Потери пленными — 1,7 % и 3–4%.

Современникам число попавших в плен в 1914–1917 гг. русских генералов должно было казаться огромным. Больше полусотни военачальников во вражеском плену — ни в одной из предыдущих войн русская армия не имела таких потерь! В Отечественной войне 1812 г. были захвачены в плен лишь три русских генерала. В неудачной Русско-японской войне 1904–1905 гг. нами было потеряно 17 генералов пленными [317], из них 14 — это защитники Порт-Артура, двое были захвачены в Мукденском хаосе и один — при занятии японцами о. Сахалин. Таким образом, в Первую мировую войну было потеряно пленными генералов втрое больше, чем во всех предыдущих войнах с начала XIX в. Объяснением могут служить только значительно изменившийся характер войны, а также ее масштабы — колоссального размаха операции, миллионные армии, миллионные потери.

В заключение авторам хотелось бы выразить надежду, что их труд поможет читателям создать верный, свободный как от негативных стереотипов, так и от идеализации образ генералов старой русской армии, волею судьбы оказавшихся в плену. Большинство из них, как и большинство чинов всей Российской императорской армии, исполнили свой долг до конца, вызвав восхищение противника. Прекрасной иллюстрацией этому могут послужить слова немецкого генерала, командира Кассельского корпуса, высказанные им в лагере военнопленных летом 1916 г. генералу Лагунову: «Я уважаю русский народ. Эта война — несчастье для вас и для нас; будучи союзниками, мы покорили бы весь мир» [318].

Во вторую часть настоящего труда вошли биографии 66 генералов Российской императорской армии, попавших в плен во время Первой мировой войны. Авторы приводят биографии тех военачальников, кто имел генеральский чин на момент пленения либо получил его во время нахождения в плену. Принимались во внимание только военачальники, находившиеся на момент пленения на действительной военной службе в Военном ведомстве или Пограничной страже, а также призванные на службу в Государственное ополчение. Помимо захваченных в плен в боевых условиях представлены биографии и тех генералов, которые были задержаны на территории враждебных держав с объявлением войны.

В основу биографий легли данные послужных списков (РГВИА. Ф. 400, 409 и др.), а также печатных списков генералов и полковников по старшинству и списков личного состава Отдельного корпуса Пограничной стражи. Все сведения, насколько это было возможно, проверены по рукописным спискам генералов по старшинству (РГВИА. Ф. 407) и текстам Высочайших приказов по Военному ведомству. Для характеристики боевой деятельности военачальников во время Первой мировой войны привлекались опубликованные и архивные документы войсковых частей и высших штабов действующей армии (РГВИА. Ф. 2003, 2019, 2106, 2332, 4318, 15139 и др.), а также документы из личных фондов участников войны (ГАРФ. Ф. 5956, 6176; БФРЗ. Ф. 1, 7). Был также использован большой массив мемуарной и военно-научной литературы, посвященной Первой мировой войне, эмигрантской и вышедшей в Советской России. Судьбы генералов после 1918 г. восстанавливались по архивным документам (РГВА, материалы предоставлены Н. Д. Егоровым) и по опубликованным в последние 10–15 лет многочисленным биографическим справочникам по офицерству русской армии, некрополям, а также по данным эмигрантской периодической печати. Ряд документов, а также сведений биографического и генеалогического характера предоставлены авторам Н. Д. Егоровым (Москва), С. Г. Решетовым (Одесса), Д. К. Николаевым (Москва), A. B. Конивец (Санкт-Петербург) и М. Ю. Катиным-Ярцевым (Москва). В конце каждой биографии дается список источников и литературы, использованных при ее составлении.