Роберт Круз - За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

В то время как Бабаджанов защищал ислам казахов в столичной прессе, оренбургские чиновники сомневались в том, что ислам способствовал делу просвещения в степи. Амбициозный чиновник Василий Васильевич Григорьев стремился выдвинуться, переориентировав политику в сторону отказа от опоры на ислам. Григорьев был новичком на фронтире; он прибыл в Оренбург в 1852 г. после получения востоковедческого образования в Одессе и Санкт-Петербурге. Он служил в Департаменте духовных дел иностранных исповеданий МВД, а затем на других должностях в министерстве; он был также одной из главных фигур в Императорском русском географическом обществе [321] Веселовский Н. И. Василий Васильевич Григорьев по его письмам и трудам 1816–1881. СПб.: Типография и Хромолитография А. Траншелия, 1887. О роли Григорьева в Географическом обществе см.: Knight N. Science, Empire, and Nationality: Ethnography in the Russian Geographical Society, 1845–1855 // Imperial Russia: New Histories for the Empire / Eds Jane Burbank and David L. Ransel. Bloomington: Indiana University Press, 1998. P. 108–141; о его разочаровании тем, что администрация игнорировала его экспертные знания, см.: Knight N. Grigor’ev in Orenburg, 1851–1862: Russian Orientalism in the Service of Empire? // Slavic Review. 2000. 59. No. 1. Spring. P. 74–100. . По прибытии в Оренбург Григорьев получил приказы расследовать обвинения в коррупции против руководителей Букеевской Орды. Когда петербургские власти направили его расследовать дела семьи Джангира после смерти хана в 1845 г., Григорьев выказал себя неусыпным стражем государственных интересов в борьбе с теми членами местного правительства, которых он критиковал за небрежное управление ордой.

Этот ученый недолго служил в новой должности, прежде чем ему удалось выявить ущерб, нанесенный ханом и его семьей вопреки репутации хана как «благонамеренного двигателя гражданственности и защитника русских начал в орде»; по словам григорьевского биографа, России было причинено такое «зло», которое во много раз превысило ущерб от всех прежних ханов, вместе взятых. Джангир оставил после себя «неизгладимые, как сказать, следы безнравственности». Григорьев утверждал, что Джангир не только объявил своей личной собственностью более 4000 квадратных километров земли, занятой ордой, но и, хуже того, служил «выгоды свои», обращая казахов к «магометанству, о котором до него они и понятия не имели». Он успешно «напитал» элиту «враждебною христианству и просвещению невежественною мусульманскую гордостью». Григорьев обвинял Джангира, что ради этой цели тот вырастил «целую армию мулл, составляющую в настоящее время самый безнравственный и вредный для русского правительства класс народонаселения в орде». Сочетая «самовластие» с «алчностью», «ловкий» Джангир первым из казахских ханов заставил платить исламский закят в дополнение к ранее добровольному казахскому налогу сугум [322] Веселовский Н. И. Василий Васильевич Григорьев. С. 124–125. .

Вклад Григорьева в управление фронтиром состоял в его идее, что содеянное Джангиром «зло» может породить добро. Казахи, разочарованные дурным управлением хана, «стали предпочитать ханской власти управление ими через добросовестных русских чиновников». Согласно биографу Григорьева, эта тенденция привела его к выводу, что «орда способна принять спокойно всякое преобразование, всякое возможное сближение с общерусским устройством, лишь-бы только произведено оно было осторожно и с уменьем» [323] Там же. С. 125. .

Один казахский информант подкрепил аргументацию Григорьева. Чокан Валиханов, сочетавший знание языков с военным образованием в кадетском корпусе, стал в 1860‐х гг. самым известным интерпретатором казахского общества. Он заслужил доверие писателя Федора Достоевского, который восхвалял его как «первого киргиза, образованного по-европейски вполне» и выражал свою «любовь» к нему. Валиханов, сын знатного человека из Внутренней Орды, в 1830‐х гг. поступивший на имперскую службу, собирал разведывательные и этнографические сведения о народах степи и оазисных городов Центральной Азии для армии и Азиатского департамента МИД. Кажется, он смотрел на Александра Казем-Бека как на соперника; коллега Валиханова Хусаин Файзханов жаловался в письме к нему в 1863 г., что «Казембек переводит каноны Мухаммеда и изображает из себя аристократа» [324] Валиханов Ч. Ч. Собрание сочинений в 5 т. Алма-Ата: Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1985. Т. 5. С. 177–179, 212. . Валиханов использовал свой статус потомка Чингисхана и ученого с европейским этнографическим образованием, доказывая необходимость полной переориентации царской политики в отношении кочевников.

Валиханов призывал к прямому государственному вмешательству в степные дела и к официальной политике активного «распространения европейского просвещения». В меморандуме конца 1863 или начала 1864 г. он предостерегал против поддержки исламских институтов и деятелей среди казахов: «Ислам не может помогать русскому и всякому другому христианскому правительству, на преданность татарского продажного духовенства рассчитывать нельзя». Основываясь на своей новой работе «Следы шаманства у киргизов», Валиханов утверждал, что ислам остался чуждой и маргинальной силой: «Мусульманство пока не въелось в нашу плоть и кровь». Он объяснял, что хотя ислам «грозит нам разъединением народа в будущем», в степи до сих пор преобладает «двоеверие», «как было на Руси во времена преподобного Нестора». Подобно русским древних времен, казахи в сердце своем остались язычниками [325] О мусульманстве в степи. Там же. Т. 4. С. 71–72. См. также: Следы шаманства у киргизов. Там же. С. 48–70. .

Возвышение Валиханова совпало по времени с фундаментальной перестройкой имперских учреждений в ходе Великих реформ после поражения России в Крымской войне. Вслед за освобождением крепостных правительство Александра II планировало провести большие судебные реформы [326] См.: Baberowski J. Autokratie und Justiz: Zum Verhältnis von Rechtsstaatlichkeit und Rückständigkeit im ausgehenden Zarenreich 1864–1914. Frankfurt am Main: Vittorio Klostermann, 1996. . В том числе планировалось создать суды, которые распространили бы действие имперского права на более единообразной основе по всей территории империи. Но Валиханов возражал против внедрения имперского права, апеллируя к одному принципу, давно применявшемуся на неспокойных границах. Он предполагал, что практика администрирования через «обычное право» может служить прагматичной альтернативой государственной поддержке ислама и перспективным инструментом постепенной интеграции казахов в главное русло жизни в империи.

Официально санкционированная практика обычного права имела долгую историю, будучи применяемой в управлении как православными крестьянскими общинами, так и коренными народами в пограничных землях. Уже во второй четверти XVIII в. царские власти приказали данническим племенам Сибири разбирать внутренние споры перед своими «старейшинами». Позже законодатели заключили, что народы, которые так сильно отличаются от православных своими верованиями, манерами, внешним видом и вообще образом жизни, должны иметь и другие правовые нормы. Государство предоставило право жить согласно обычному праву тем народам, которые, по-видимому, имели более низкий уровень социальной организации и нуждались в защите от более хитрых людей-хищников – таких, как русские поселенцы и администраторы. Указ 1783 г. даровал различным племенам Иркутской губернии свободу «по гражданским делам между ними разбираться» перед их «старшин или выборных» [327] Аналогично в 1803 г. закон постановил, чтобы данникам («ясачным») были оставлены «при их собственных правах и обыйаях, по которым сами бы они разибрались во всех маловажных своих делах, не привлекая их к тяжбе и волоките по судномы обряду». Цит. по: Федоров М. М. Правовое положение народов восточной Сибири (XVII – начало XIX века). Якутск: Якутское книжное издательство, 1978. С. 145–146. См. также: Slezkine Yu. Arctic Mirrors. . Конечно, государство сохраняло монополию на ведение судебных дел, в которых оно имело интерес, и защищало свою прерогативу определять, какие преступления должны наказываться по общим законам.