Лидия Брагина - История Италии. Том I

Города с их немногочисленной, еще только зарождающейся буржуазией, купечеством и ремесленниками, несмотря на богатство, не играли сколько-нибудь заметной роли в политической жизни. В Неаполе горожане не принимали решительно никакого участия даже в городском управлении. В экономическом отношении, в деле обеспечения внешних связей они целиком зависели от североитальянских городов, точнее от банкиров и купцов Флоренции и Венеции; для местной же королевской власти они служили главным образом объектом беспощадной налоговой эксплуатации. Те немногочисленные и робкие мероприятия по развитию экономической жизни страны, упорядочению налоговой системы и увеличению политической роли городов в противовес феодалам, которые пытался осуществить Ферранте I буквально накануне начала французской агрессии, не могли еще дать сколько-нибудь ощутимых результатов.

Низшие классы общества — ремесленники, крестьяне, задавленные непомерной феодальной эксплуатацией и налоговым гнетом, не только не могли быть опорой для правительства, но, напротив, питали некоторые иллюзии об изменении своего положения при смене власти.

Особую, весьма значительную прослойку населения южноитальянских городов, особенно Неаполя, составлял плебс — предки будущих знаменитых неаполитанских лаццароне. Лишенный всякой политической организации, подкармливаемый аристократией и дворянством, он представлял собой материал огромной взрывчатой силы, который мог быть использован разными группами господствующего класса.

Восстание городского плебса Неаполя во многом решило его судьбу во время первого французского похода.

Таким образом, пользуясь словами современника, венецианского историка М. Санудо, можно сказать, что "арагонский дом не имел никого, кто бы остался ему верен, ни среди горожан, ни среди крестьян, ни даже среди собственных вассалов" [502] М. Sanudo. La spedizione di Carlo VIII, re di Franzia in Italia. Venezia 1873, p. 193. .

Папское государство — "самая крупная аномалия в Европе" — состояло из конгломерата феодальных владений, автономных коммун и отдельных полунезависимых государств-синьорий, иногда очень эфемерно связанных с папством (например, Феррара и Мантуя). Почти для всех папских владений характерным являлось, так сказать, "двоевластие" — они управлялись, с одной стороны, папскими легатами, а с другой — местными коммунальными властями (Перуджа) или синьорами. Многие области Папского государства находились под сильным влиянием или в фактическом владении других крупных государств Италии: мелкие синьории Марки — в сфере венецианского влияния, Умбрия — флорентийского; Романья — наиболее богатая и передовая область, состоявшая также из отдельных синьорий (из которых самой крупной была Болонья), служила одним из основных объектов территориальных претензий Венеции, Милана и Флоренции, уже владевших здесь рядом опорных пунктов (Венеции принадлежала Равенна, Флоренции — Форли, Милану — Пезаро). Центр Папского государства — Римская Кампанья, Маритима и Патримоний — фактически находился в руках папских баронов во главе с вечно враждующими семьями Орсини и Колонна.

В ходе Итальянских войн состояние государства во многом определяло позицию папы как одного из итальянских правителей. Стремясь унифицировать и централизовать свои владения, папы неизменно старались использовать военные и политические силы то одной, то другой из борющихся сторон.

Такой же, хотя и в неизмеримо меньшей степени, незавершенностью юридической унификации подвластной территории отличалось и Миланское герцогство (самое большое из региональных государств Италии, включавшее почти всю территорию современной Ломбардии.

Процесс создания регионального государства имел там уже более чем вековую традицию, и в Милане прочно утвердилась власть синьора, принявшая при Лодовико Моро черты, близкие к абсолютизму. На территории герцогства, в основном в пограничных областях, существовало еще около десятка независимых феодов, владельцы которых к тому же являлись прямыми вассалами германского императора, как, впрочем, и сам герцог. Оставался далеко еще не преодоленным партикуляризм отдельных городов, которые продолжали владеть многочисленными привилегиями, ограничивающими их подчинение центральной власти. Это очень отчетливо обнаружилось в 1447 г., когда после смерти Филиппо-Мариа Висконти все города дуката, кроме Новары и Алессандрии, объявили о своей независимости от Милана.

Противоречия между столицей и остальными городами дуката дополнялись противоречиями между столичным и провинциальным дворянством. Последнее было крайне недовольно ограничением доступа к государственному управлению (в состав Тайного герцогского совета входила только столичная аристократия), к государственному аппарату, а следовательно, и к эксплуатации государственного фиска. Назревал также конфликт между герцогом и аристократическо-купеческой олигархией Милана. Достаточно мощная и сплоченная, она, способствуя укреплению герцогской власти, рассчитывала использовать ее как прямое орудие в собственных интересах. Усиление абсолютистских тенденций Лодовико Моро лишало ее такой надежды. При первом же появлении французов близ Милана в 1499 г. этот давно намечавшийся разрыв стал реальностью. Миланская олигархия при поддержке средней буржуазии и народа открыто перешла на сторону завоевателей.

Можно ли на основании приведенного выше перечня внутренних противоречий, характеризующих положение Миланского государства накануне похода Карла VIII, говорить об инволюции миланской синьории, об отходе ее правителя Лодовико Моро от политики своих предшественников, неизменно ограничивавших права феодалов (Моро вновь ввел в практику продажу феодов со всеми юридическими прерогативами), патронировавших торговлю и промышленность, искавших поддержку у буржуазии и в бюрократическом аппарате? [503] См. выше, гл. 6, стр. 324. Вряд ли. Как и его предшественники, Моро отлично понимал необходимость такой политики для процветания государства, необходимость тесного контакта с буржуазией для упрочения собственной власти. Но напомним, что Моро пришлось как бы заново утверждать эту власть в государстве, узурпировав ее у своего племянника. В этом он, как и его предшественники, опирался главным образом на ломбардское дворянство.

Утверждение власти требовало сосредоточения в его руках больших денежных средств, отсюда увеличение налогов, введение новых государственных монополий, ограничивающих свободу торговли, в частности, хлебной. Как только новый герцог получил подтверждение своих прав на престол (императорская инвеститура, официальное признание со стороны других итальянских государств), в его внутренней политике наметился поворот в пользу буржуазных элементов. Сам Моро писал в одном из писем 1494 г., что его основная забота — "получить благоволение пополанов ( di gratificarsi li popoli ), добиться расположения ( procacciarsi la loro affezzione )" [504] F. Catalano. La crisi italiana alla fine del secolo XV. Belfagor, 1956, n. 4, p. 420 sgg. . Эту политику отразили указы 1494 г. о свободе торговли, отмене налога на ввоз хлеба в Милан, сокращении косвенных налогов на предметы первой необходимости и даже отмене некоторых габелл, разрешение пользоваться лесом в резервированных ранее для герцогской охоты местах и ряд других [505] Ibid., р. 423–424. Отметим, что Каталано связывает все эти мероприятия только с боязнью восстания в случае прихода французов, но в 1494–1495 гг. непосредственной угрозы Милану еще не было. . Эта политика, правда, не всегда была последовательной, а главное — не успела дать эффективных результатов. К тому же при французском правлении буржуазия надеялась достичь большего — перехода власти непосредственно в ее руки.