Петр Словцов - История Сибири. От Ермака до Екатерины II

Заграничные знакомства Сибири необходимы в долге разведываний о силе соседей, но в отношении к последствиям довольно маловажны. Они обращались главнейше к контайше, частью к Алтын-хану, однажды к Цецен-хану и раз к маньчжу-китайскому хану.

Тайша Батор, сын Харахолая, чрез посланцев бил челом в Москве царю, чтобы жить ему под высокою рукою царя и служить ему ратными людьми. Государь, похвалив преданность и готовность к службе, позволил улусникам его приезжать в сибирские города для торга лошадьми, скотом, товарами и обещал приказать воеводам жить в дружбе с калмыками. Грамота от 14 апреля 1618 г., писанная за приписью дьячьею, как к подданному, отдана посланцам. Подобная грамота вручена от 25 мая 1620 г. посланцам тайши Харахолая, домогавшегося о принятии его под Российскую державу, причем пожалован Харахолай тканью золотною с пуговицами и серебряным кубком под золотом. Замечательно, что в обеих грамотах отец и сын именуются просто тайшами и что при позволении торга улусникам их не сказано: без пошлин. С сих пор надлежало бы начаться пересылкам между воеводами и ойрадами, но по разладице, между калмыками продолжавшейся, пересылки становятся гласными между Тобольским воеводством и Чжунгарией по делам пограничным, не ранее как со времени управления контайши Батора из чоросского племени. Посланец наш подавал стоящему без шапки контайше лист, данный из царствующего града Тобольска такого-то года, числа, месяца; лист по титуле начинался: и тебе б NN контайше принять жалованье В.Г. Его Царского Величества [75], бить челом на государской милости, служить верно, во всем прямить и пр. Потом посланец читал чрез переводчика наказные статьи именем государя, при произнесении которого контайша, вставая с места, стоял без шапки, как и во время спроса его о здоровье Московского Величества. Один дельный договор, какой был добыт в 1636 г. у контайши помянутым воеводством, состоял в непрепятствовании брать сибирским командам соль из Ямышевского озера, с прочими статьями внешней безопасности, но калмыки контайшинские не вовсе унялись от бесчинств. В 1649 г. послан был в степь стрелецкий капитан Кляпиков протестовать о нарушении договора, но полного удовлетворения не последовало, по пристрастному и превратному суждению. Контайша Батор раза два списывался с самим государем, в тоне сверстническом, посылал подарки степные и просил отдарков больше странных и затейливых, чем убыточных. Двор Московский едва ли отвечал контайше, потому что в Собрании Государственных грамот того нет, а приказывал воеводству удовлетворять его. Посылка серебряной посуды, принимаемая за факт, должна быть препровождена при листе воеводе. В 1648 г., по шаткому поведению контайши против Сибири, посланцы его не пропускались из Тобольска в Москву.

Алтын-хан как сосед и соперник контайши начал с 1632 г. искать покровительства России и через два года присягал на верность подданства московскому царю, не сам своим лицом, а чрез своего племянника и двух шуряков-табунанов. Двору довольно было этой торжественности, чтобы считать хана данником; но хитрый данник смекал в своей присяге, как искусный банкир в своем векселе, один выгодный перевод. Посылая ясак, он всегда желал несоразмерных отдарков, и такому же барышничеству следовали его близкие. Сверх того, он не прежде отпускал посланцев наших, как успеет обобрать их дочиста. Если б этот грабитель не расстался в 1657 г. с душой жадной, вероломной и прямо степной, сын его Доджан (Лацзан), пробиравшийся с многочисленным ополчением и с вестью о смерти отца возвратившийся домой, наделал бы Томску много хлопот.

Цецен-хан, как выше сказано, раз отправлял своих посланников в Москву, где, вероятно, предложены были выгоды взаимного торга и требования свободного проезда в Китай, чрез его владения.

Двор российский, получив чрез все сии каналы достаточные сведения о Китае, решился наконец измерять расположение сей державы, тем более что по завязавшимся на Амуре делам Россия сближалась с отчизною хана маньчжу-китайского. Царь Алексий, полный удовольствия, какое чувствовал от воссоединения Малороссии с ея отечеством, и оживляемый надеждами военного счастья, велел в том достопамятном 1654 г. отправить в Китай посланником дворянина с грамотою царскою [76]и с подарками, в приличной свите, и в сем звании отправлен из Тобольска сын боярский Байков.

Путь ему назначен через западные области Китая и для поспешествования препоручен от воеводства тайше Аблаю, за Иртышом владевшему независимым аймаком, в котором заключались и известные развалины Аблайкида [77], издали величающиеся гранитными зубцами прилежащего хребта, — тому Аблаю, который по настоятельной просьбе получил прежде в подарок Ермаковы кольчуги.

Байков, испытав много затруднений в дороге, наконец во владениях китайских потребовал себе и свите содержание и подвод и все то получил не прежде, как по разрешении. Он приехал в Пекин в марте 1656 г., т. е. через год после славного отбоя, Степановым выдержанного в Колмарском городке против многочисленного маньчжу-китайского войска, о чем посланник не имел никакого слуха. Когда потребовали у него именем богдохана Чуньджи привезенных подарков и грамоту, Банков передал первые, но не грамоту, которую-де велено лично поднести богдохану. Был приглашен в коллегию церемоний для научения поклонению, но посланник отказался, оправдываясь тем, что он послан от государя к государю. Министерство, заметив после упорства Степанова другой опыт неуступчивости, отказало посланнику в чести представления, возвратив ему и подарки.

Байков выехал из Пекина в напутствии двух чиновников, но недовольно почетно, как он сам изъяснился в Журнале путешествия [78].

Миллер и другие некоторые хвалят твердое поведение Байкова, и мы бы похвалили, если бы дело шло о ничтожном личном point d′honneur; но на Байкове лежал высокий долг начать дружбу политическую с государством самодовольствующимся, ни в ком не нуждающимся и независимым географически и камерально. Как же можно согласиться бить челом? Так же, как последовавшие за тем посланники вразумели эту необходимость. Пока Россия принадлежала по своим обычаям к Древнему Миру, разве не любила бить челом? Если справедливость требует, чтобы смотреть на Китай как на монументальное государство Древнего Мира, на государство, которое властью обычаев неоднократно покоряло духу своих преданий самых свирепых победителей, то для чего бы посланнику, без армии издалека прибывшему, не подчиниться закону земли, исполняемому первыми ея чинами? Изменять тысячелетние обряды принадлежит не временной группе гостей, но собственной мудрости или внешней силе. Тогда дела наши на Амуре могли принять благоприятнейший для Сибири оборот.