Отто Ранк - Миф о рождении героя

окружение, вероятно, возникло у нее еще в юные годы; ее желание быть принцессой послужило причиной возникновения той маниакальной идеи, что она не дочь своих родителей, а ребенок дворянки, скрывшей свою незаконнорожденную дочь от мира, позволив ей вырасти ребенком фокусника. Запутавшись в своих фантазиях, она, вполне естественно, любое резкое слово, задевавшее ее, или случайное двусмысленное замечание, услышанное ею, интерпретировала как подтверждение своей романтической иллюзии, но особую роль в этом имело ее нежелание быть дочерью своих родителей. Поэтому целью своей жизни она сделала возвращение того социального положения, которого, по ее убеждению, она была лишена обманом В ее биографии прослеживается настойчивое утверждение этого убеждения, приведшее к трагическому результату”

Женский тип семейного романа, имеющего в данном случае социальную направленность, в отдельных случаях также представлен и в мифе о герое. В истории о Царице Семирамиде (Diodos, II, 4) говорится, что ее мать, богиня Деркето, стыдясь ее, бросила ее на произвол судьбы в пустыне среди скал, где ее вскормили голуби и нашли пастухи, которые отдали младенца царскому пастуху, бездетному Симу, который вырастил ее как свою собственную дочь. Он назвал ее Семирамида, что на сирийском языке означает Голубь. Ее дальнейший жизненный путь к диктаторскому правлению, объясняющемуся ее мужской энергией, является вопросом истории.

Другие мифы об изгнании рассказывают об Аталанте, Кибеле и Аэропе (Roscher).

Freud: Psychopathologie des Altagslebens, Berlin, 1909; Freud: Histeris-che Phantasien und ihre Beziehung zur Bisexualität.

царь (или бог). С точки зрения символизма сновидений и мифов, к которому сводится символизм всех фантазий, включая “больное” воображение, — все чего он этим достигает, так это ставит себя на место отца, уподобляется герою, завершая свой мятеж против отца. И в том и в другом случае это осуществимо, потому что конфликт с отцом — который, как показывают последние открытия, относится ко времени сокровенности сексуальных процессов — разрушается в тот момент, когда возмужавший юноша сам становится отцом. Настойчивость, с которой параноик ставит себя на место отца, то есть сам становится отцом, выглядит как иллюстрация обычной реакции маленьких мальчиков на раздражение или отнекивание взрослых в ответ на их излишнее любопытство: дайте мне время, и когда я сам стану папой, я все об этом узнаю!

Кроме параноика необходимо также сказать и о его в равной мере асоциальном двойнике. В выражении фантазий тождественного содержания истерическому индивиду, который подавил их, противостоит перверт, который осознает их; более того, больному, пассивному параноику — нуждающемуся в иллюзии для коррекции невыносимой для него реальности — противостоит активный преступник, который стремится изменить реальность согласно своим представлениям. В этом особом смысле данный тип представлен анархистом. Сам герой, как это видно из его отчуждения от родителей, начинает свой жизненный путь с противостояния старшему поколению; он одновременно является бунтовщиком, призванным восстановить справедливость, и революционером. Каждый революционер изначально является непослушным сыном, бунтующим против отца* (см. соображения Фрейда относительно интерпретации “революционной мечты” — Freud: Traumdeutung, S. 153).

Но если параноику в соответствии с его пассивным характером приходится терпеть преследования и зло, кото-

Это особенно хорошо видно в мифах о греческих богах, где сын (Кронос, Зевс) вначале должен убрать отца, прежде чем сможет взять в свои руки его власть. Форма устранения посредством кастрации — очевидно, самое сильное выражение бунта против отца — является в то же время доказательством его сексуального происхождения. В отношении мести см. работы Фрейда Детские сексуальные теории и Анализ фобий пятилетнего мальчика (Jahrbuch f.Psychoanalyse).

рые в конечном итоге исходят от отца и которых он пытается избежать, помещая себя на место отца или царя, анархист, движимый своим героическим характером, становится гонителем царей и в конце концов убивает царя, подобно герою. Удивительное сходство жизненного пути некоторых преступни-ков-анархистов, с одной стороны, и семейного романа героя и ребенка — с другой, было продемонстрировано автором на конкретных примерах (Rank: Belege zur Rettungsphantasie in Zentralblatt f. Psychoanalyse, I, 1911, S.331; Die Rolle des Familienromans in der Psychologie des Attentäters, in Internationale Zeitschrift für ärztliche Psychoanalyse, I, 1913). Таким образом, истинно героический момент заключается в подлинной справедливости или неотвратимой необходимости поступка, который вследствие этого вызывает всеобщее одобрение и восхищение*, в то время как нездоровый момент, в том числе в криминальных случаях, состоит здесь в патологическом переносе ненависти с отца на реального царя (или царей — в случае более обобщенного искаженного переноса).

Как за такой же поступок мы восхваляем героя, не интересуясь его психической мотивацией, так и анархист заслуживает некоторого снисхождения или изменения меры наказания по причине того, что он убил совсем не того человека, которого хотел уничтожить на самом деле, несмотря на внешне, пожалуй, возвышенную, например, политическую мотивацию его поступка"

А сейчас давайте остановимся у этой границы, где так близко соприкасаются содержание невинных детских выдумок, подавляемые и бессознательные невротические фантазии, поэтические мифологические структуры и, вместе с тем, некоторые формы психических заболеваний и преступлений, хотя по своим причинам и движущим силам они далеки друг от друга. Не будем поддаваться соблазну последовать по одному из расходящихся здесь путей, которые ведут в совершенно иные области и пока остаются нехожеными тропами в неведомое.

Сравните контраст между Теллем и Паррисидой в Шиллеровском Вильгельме Телле, подробно обсуждавшийся автором в: Incest Book. В этой связи смотрите тонкое психологическое толкование случая Татьяны Л. и ее неудавшейся попытки убийства (Wittels:0/e sexuelle Not , Vienna; Leipzig, 1909).