Леонтий Ланник - Русский фронт, 1914 – 1917 годы

Многие из потомков немцев-колонистов действительно ощущали себя верными подданными русского царя, однако под влиянием пропагандистской деятельности Пангерманского союза, кризиса российской монархии и общего подъема националистических движений в начале XX в. среди российских немцев к 1914 г. существовала устойчивая тенденция возвращения к своим историческим корням: культуре, языку, образу жизни. 148Довольно часто это приводило к переходу в германское подданство и переселению немцев-колонистов в Пруссию при поддержке пангерманцев, т. к. переезд немцев в конце XIX в. на Запад, в Рейнланд, приводил к тревожащему националистов росту польского населения в Познани и Мазурах. Т. Шиман и его сторонники из бывших балтийских немцев 149проповедовали неизбежность распада России после скорого падения в ней монархии. 150С другой стороны, быстрый рост экономики восточного соседа провоцировал едва ли не панический страх и новую волну русофобии в Кайзеррейхе, особенно среди политического окружения канцлера Бетман-Гольвега, 151дополняя раздуваемую пангерманцами кампанию против русских и славян вообще. Шиман, пользуясь покровительством кайзера, возглавил первую кафедру по восточноевропейской истории в 1902 г., фактически став вплоть до 1914 г. главным консультантом чиновников и генералитета Кайзеррейха (он читал лекции в Военной академии в Берлине) 152по российской проблематике, что не могло не отразиться на их воззрениях.

Любопытно, что колонисты из числа бывших жителей Австро-Венгрии давали обратный эффект — содействия амбициям Российской империи: старый проект славянской и/или православной колонизации юга России дал определенные результаты в виде десятков и сотен тысяч чехов, сербов, поляков, болгар, реже румын, расселенных от Прута и Дуная до Дона. Многие из этих не вполне обрусевших колонистов теперь видели шанс возвращения на историческую родину в рамках победы Антанты, а потому охотно вступали не столько в русскую армию, сколько в формирующиеся сначала национальные дружины, а затем и в национальные части с привлечением в них военнопленных. Самую большую известность из них снискали чехословацкие части, основа которым была положена не перебежчиками и взятыми в плен, а именно переехавшими задолго до войны в Россию чехами. 153

Еще до войны был поставлен под жесткий контроль процесс колонизации русских земель немецкими поселенцами, которых старались убедить селиться в стратегически важных местностях Российской империи. Использовались любые возможности для получения сведений: коммерческие сети крупных германских компаний, гуманитарные миссии, научные экспедиции, различные культурные связи. В результате даже военно-промышленный комплекс России оказался в такой зависимости от германских фирм или от предприятий, владельцами которых были этнические немцы, что стал возможен стратегический саботаж немцев при производстве оборонно-важной продукции. Попытки борьбы с «немецким засильем» в экономике с помощью конфискаций, производимые не столько из патриотизма, сколько из корыстных интересов, были неэффективны. 154Мало того, предприниматели обеих стран с большой охотой занимались контрабандой нужных для своей страны товаров, получаемых до этого из России или Германии соответственно и оказавшихся с началом войны недоступными. 155Тотального экономического противостояния не получилось, так как идейной ненависти к врагу не было или она была не настолько сильна, чтобы отказаться от сверхприбылей.

Большинство российских немцев (особенно вне Прибалтики) в развернувшейся еще до 1914 г. войне двух национализмов оказались жертвами обоих. С началом Первой мировой войны немцы-колонисты подверглись целой серии притеснений не только в тылу, но и на фронте, то есть буквально тогда, когда они встали на защиту России с оружием в руках. Например, по подозрению в нелояльности солдаты-немцы последовательно изымались из частей на австро-германском фронте и выводились на Кавказ, но и там из-за недоверия не находили ни должного применения, ни нормального обращения к ним. Обвинения в их стремлении служить Германии и ее интересам базировались в большинстве случаев только на упорном сохранении своего языка, религии и особенностей менталитета, за которым, однако, не было никакого ультранационалистического подтекста или мечтаний о вхождении в Рейх.

Особую судьбу имели интернированные с началом войны подданные сразу обеих империй, которых, как в Германии, так и в России, достаточно быстро отнесли к категории врагов, хотя зачастую эти люди годами жили в притесняющей их теперь стране, совершенно не ощущая себя чужаками. 156Вероятно, взгляд этих людей является одной из самых ценных и взвешенных компонент в огромном количестве оценок, наблюдений и записей, оставленных современниками и участниками Великой войны. Они были слабо уязвимы для националистической истерии и с трудом могли понять внезапно вспыхнувшую ненависть к «славянским ордам» или «жестоким тевтонам». Если в Германии были невозможны стихийные акции против русских, так как застигнутых войной на курортах и в университетах россиян было относительно немного, то в России против немцев обратилось испытанное средство сведения счетов — погромы. Массовые высылки и просьбы о переходе в русское подданство спасли далеко не всех. Показательным является пример Г. Хильгера, который с 1918 по 1941 г. был сотрудником германских дипломатических миссий и агентств в Москве и оставил ценные мемуары. 157Он начал свою дипломатическую карьеру в связи с тем, что с августа 1914 по январь 1918 г. пребывал в заключении и ссылке в Вологодской губернии, как германский подданный, а по возвращении в Москву после прихода к власти большевиков счел себя обязанным принять участие в судьбе германских военнопленных и интернированных лиц в России. Биография этого человека примечательна: он без малого 50 лет (вплоть до 22 июня 1941 г.) прожил в Москве, а в Германии лишь получил высшее образование и несколько лет проработал инженером, с тем чтобы, набравшись опыта, вернуться в Россию для работы на семейном текстильном предприятии, которое было основано еще в 1830-е гг. Сохранение германского гражданства немцами, проживающими в России, было в те годы вполне обычным явлением, поэтому до 1914 г. о возможных преследованиях в случае давно прогнозируемой войны многие германские подданные попросту не задумывались.

Помимо естественного эффекта обрыва многолетних связей и попытки информационной блокады противника, с обеих сторон в ходе войны проявляется и тенденция обратного содержания, которая призвана полнее представить, понять и предугадать действия, настроения и цели противника. Еще более пристальное изучение армии врага довольно быстро дополняется необходимостью привлечь на сторону войны и тех, кто наименее уязвим для элементарной пропаганды — образованные слои, интеллигенцию, буржуазию, которые вряд ли воспринимали со всей серьезностью наспех создаваемые карикатуры на «гуннов», «бошей», «казаков», «томми» и т. д. Следствием намерения государственного аппарата сделать вечно фрондирующих интеллектуалов своими идейными союзниками в начавшемся смертельном противостоянии стал поток литературы, как отечественной, 158так и специально переведенной, по обе стороны фронта. Война стала не только и не столько паузой в изучении друг друга Германией и Россией, сколько, наоборот, интенсифицировала, хотя и в искаженном виде, попытки понять чужой менталитет и двойственность этнических особенностей.