Никита Ломагин - В тисках голода. Блокада Ленинграда в документах германских спецслужб, НКВД и письмах ленинградцев

Военная разведка была более оперативна, чем СД, начав снабжать командование группы армий «Север» детальной информацией о положении в Ленинграде еще в середине сентября. С этого времени стали регулярно готовиться специальные сводки, направлявшиеся также и верховному командованию вермахта (ОКВ). По свидетельству одного из сотрудников немецкой военной разведки, сводки о положении в Ленинграде также не подлежали какому-либо цензурированию. Однако прогнозы о способности СССР обороняться и наращивать выпуск вооружений, составленные на основании допросов военнопленных, содержавшихся в зоне действий группы армий «Север», казались в Берлине фантастическими, а их составители подвергали себя угрозе быть обвиненными в «желании деморализовать военное командование». Некоторые младшие офицеры, высказывавшие в своих сводках пессимистические прогнозы, например, о росте партизанского движения в тылу группы армий «Север», попадали в немилость начальства и откомандировывались. [74]

Как явствует из документов германских спецслужб, немцы уделяли огромное внимание военному потенциалу Ленинграда, деятельности ленинградских предприятий и с удивлением для себя обнаруживали все новые и новые данные как о количественных, так и о качественных параметрах вооружений, производимых в городе на Неве. Показания военнопленных и перебежчиков подкреплялись наличием сверхсовременных видов оружия на фронте, во что трудно было поверить, имея в виду условия, в которых находился Ленинград. После захвата под Ленинградом 12 сентября 1941 г. «катюши» технический отдел абвера поставил задачу собрать максимум возможной информации об этой системе залпового огня и с этой целью был издан специальный приказ, направленный на выявление в среде военнопленных всех, кто имел какое-либо отношение к разработке и производству «катюш».

Анализ немецких документов показывает, что СД и военная разведка взаимодействовали друг с другом. Айнзатцгруппа А неоднократно подчеркивала, что она тесно взаимодействует с военным командованием командование 16-й и 18-й армий, а также корпусов, которое проявляло большой интерес к информации о Ленинграде, полученной СД (сводки от 7 ноября, 21 ноября и 1 декабря 1941 г., 2 января 1942 г.). Шталекер информировал Берлин о том, что отдел 1с группы армий «Север» три четверти информации о Ленинграде получил из сводок айнзатцгруппы А. [75]Действительно, военная разведка нередко в своих отчетах использовала данные, добытые органами СД. Однако взаимодействие, о котором писала служба безопасности, имело во многом односторонний характер. Сама СД от военной разведки не получала практически ничего. Этот приводило к наличию существенных лакун в представлении СД о ситуации на Ленинградском фронте, особенно в таких вопросах, как персональный и качественный состав военно-политического руководства фронта. Анализ немецких документов показывает, что в то время как военная разведка в середине октября 1941 г. располагала детальными данными о командном составе Красной Армии, находящейся в полосе действий группы армий «Север» вплоть до уровня полка [76], СД испытывала трудности с определением того, кто осуществляет политическое руководство и контроль в блокированном Ленинграде.

Трофейные советские документы, допросы военнопленных и перебежчиков не оставляли сомнений в том, что капитуляции Ленинграда ждать бесполезно. Власть в городе прочно находилась в руках командования Ленфронта и органов государственной безопасности.

Обладая обширными источниками информации и довольно большим аппаратом для их обработки, немецкие спецслужбы не всегда поспевали за стремительным развитием ситуации в Ленинграде и не оказывали существенной поддержки оппозиционным настроениям. [77]Безусловно, пропаганда сдачи города велась постоянно и достаточно активно как через распространение листовок, так и засылаемых в город агентов.

В конце октября 1941 г. немцы были уверены в том, что вот-вот все запасы продовольствия иссякнут и в городе наступит катастрофа. Кроме того, ясного указания военно-политическому руководству о том, что необходимо предпринять на ленинградском направлении (кроме бомбежек выявленных объектов) на уровне оперативном (не говоря уже о стратегическом) ни СД, ни военной разведкой не делалось. В этом смысле роль спецслужб в механизме принятия решений на уровне группы армий сводилась, по-видимому, лишь к информированию.

Материалы спецслужб нацистов в неменьшей степени говорят об их составителях, нежели о ситуации в блокированном Ленинграде и в частях действующей армии, защищавших его. Ярко выраженный идеологический подтекст, антикоммунизм и антисемитизм, о котором уже упоминалось, а также завышенные ожидания близкого краха защитников города — все это присутствует в документах СД и военной разведки. Так называемому «еврейскому» вопросу неизменно отводилось одно из первых мест. Фиксировались малейшие проявления антисемитизма среди ленинградцев, давались рекомендации органам пропаганды усиливать именно это направление работы, поскольку «наконец-то природный антисемитизм проснулся в русских» [78]. Вместе с тем, следует подчеркнуть, что выводы о поведении лиц еврейского происхождения имели под собой некоторые фактические основания — показания военнопленных и дневники погибших красноармейцев. Например, перебежчик капитан-лейтенант Бурчаков на допросе 22 ноября 1941 г. без каких-либо наводящих вопросов со стороны офицера немецкой разведки показал, что из города в основном эвакуировалось еврейское население. Он же показал, что в условиях надвигающейся голодной смерти спецчасти, состоящие «сплошь из политруков и евреев» и готовые по малейшему подозрению расстрелять кого угодно, удерживают солдат в окопах. Наконец, на тех же «коммунистов и евреев» была возложена задача уничтожать тех, кто пытался перейти к немцам. [79]

Военная разведка также обращала внимание на развитие антисемитизма, относя его к существенным характеристикам «психологии русского солдата». Например, для командования 18-й армии очень оперативно был переведен дневник погибшего на Ленинградском фронте красноармейца, содержание которого было, очевидно, немецкой стороной абсолютизировано. В дневнике отразилось восприятие безымянным автором событий в Ленинграде и в армии в период с 27 ноября 1941 г. по 7 января 1942 г. Практически в каждой ежедневной записи наряду с указанием на полуголодное положение, в котором находились красноармейцы, а также безуспешные попытки политсостава поднять боевой дух солдат, содержались резкие антисемитские высказывания. В дневниковых записях, по сути, был представлен весь «букет» пораженческих и антисоветских настроений (уверенность в техническом превосходстве противника и скорой победе Германии, неверие советской прессе и политрукам, антисемитизм и т. п.) Описывая развитие настроений в Ленинграде в конце ноября 1941 г., автор дневника отмечал, что «ненависть по отношению к евреям-торгашам у народа постоянно растет». Далее в декабре, отражая свою позицию по вопросу о перспективах жизни в случае оккупации страны немецкими войсками, автор дневника отмечал, что русский народ не будет создавать подпольных организаций с целью осуществления революций: «Русский народ, если ему дать один килограмм хлеба, никогда не будет думать о революции. Он необразован и глуп, и к тому же запуган евреями... (которые) обращаются с ним как с падалью, но их господству скоро придет конец. Русский народ превращается в дикарей, которые верят самовластной еврейской политике. Давно пора уже проснуться и повернуть оружие против тех, кто гонит нас на смерть.» [80]Не случайно, что рекомендации военной разведки и СД по ведению пропаганды среди защитников и населения Ленинграда неизменно включали пожелания более активно использовать антисемитизм.